И, поверьте, в этом желании я не одинок. Конечно же, не стоит понимать выражение "убить" буквально, не во сне, не наяву я не грежу прыгающим в руках пулеметом, смачно поливающим Гору раскаленным свинцом. И совсем не то, что обычно называют Грушинским в разнообразных СМИ заслуживает смерти, и все же: Я хочу убить Грушинский фестиваль, потому что я хочу, чтобы этот фестиваль жил.

Наблюдательные люди заметили приближение кризиса фестивального движения около пяти лет тому, три года назад кризисные процессы стали очевидны для большинства, в этом году, по-моему, нужно быть страусом, чтобы продолжать делать вид будто у нас все хорошо. Главный бардовский фестиваль мира попросту лихорадит.

Тихо и незаметно с фестивальной поляны исчезли "звезды", гостями фестивального концерта стали люди, неизвестно какое отношение имеющие к авторской песне, лауреатами названы авторы раскрученных эстрадных хитов и т.д. А как нынче звучат традиционные хоровые песнопения на гитаре и на Гостевой эстраде! Поверьте, нет ничего более стыдного и ужасного, чем команда бардов, поющих хором без куража, по обязанности. Уж лучше бы они кричали со сцены "а где же ваши ручки", впрочем, иногда уже и кричат.

Люди на поляне разводят в недоумении руками — "это не наш фестиваль", и пытаются найти причины этой "не нашести", например, в повышенном интересе к Грушинскому со стороны Кириенко или "Молодежного Единства". Дескать, организаторы вынуждены искать компромиссы с властями, как-то подстраиваться, и в этом причина всех фестивальных бед. Сдается мне, что это неправда, и что фамилии организаторов кризиса Грушинского звучат иначе, а партийной принадлежности у них и вовсе никакой нет. Ну, хоть убейте, не верю я, что президентский полпред оказывает какое-то влияние на творческую составляющую фестиваля, равно как и "молодые медведи", которым, похоже, и вовсе ничего не нужно на Грушинке, кроме обилия собственных маек кепок и знамен. Мне даже кажется, что интерес властей и "денежных мешков" скорее полезен, чем губителен для фестиваля, учитывая количество народа. В этом году, кстати, по неофициальным данным (официальные сильно занижаются, так как от них напрямую зависит сумма аренды поляны) на Грушинке было более 400 тыс. человек. Ну а губят фестиваль те, кто положил жизнь на то, чтобы Грушинский существовал в его нынешнем виде, то есть его непосредственные организаторы во главе с Борисом Кейльманом. И это пострашнее, чем мифическое тлетворное влияние Кириенко или "Молодежного Единства".

На самом деле кризис прошелся по всему песенному фестивальному движению в стране, и лихорадило, а где и продолжает лихорадить не только Грушинский. Однако уже есть масса примеров успешного преодоления кризисных процессов в регионах. И рецепты известны — смена концепций фестивалей, а зачастую и смена команд организаторов. На сегодняшний день самыми интересными персоналиями в авторской песне являются очень молодые ребята. Идет просто какое-то цунами юных талантов. В 13-17 лет совершенно сложившиеся творческие личности — далеко не редкость, кроме того, именно они-то и несут и новую, крайне интересную эстетику песенной культуры, новые концепции и новые организационные технологии. Дело не только в возрасте, и среди немолодых нередко попадаются люди склонные и способные к инновационному стилю мышления, и среди молодежи встречаются законченные традиционалисты. Тем не менее, кризис Грушинского фестиваля можно считать кризисом возраста.

28 лет с шестилетним перерывом, который на самом деле перерывом был в основном для тогдашней политической системы, живет и принципиально не меняется Грушинский фестиваль. Он стал международным, при этом, ухитрившись по статусу остаться областным, он завел себе около 20 концертных площадок, притом, что организаторы контролируют только четыре, он обзавелся собственной инфраструктурой, которая вообще живет не связанной непосредственно с фестивалем жизнью. Можно сказать, что он давным-давно перестал быть единым фестивалем как организационно, так и концептуально. Но организаторам по-прежнему хочется думать, что они главные на своей родной поляне, и они готовы и дальше закрывать глаза на то, что же на самом деле такое — Грушинский фестиваль.

А между тем, стоило бы хорошенько присмотреться к ситуации и решить, что со всем этим следует делать, чтобы Грушинский не умирал как фестиваль авторской песни. Что там умирал, по сути, он уже умер три года назад и теперь влачит некое подобие жизни в своем благополучном посмертии. Потому-то и хочется его убить до конца. Чтобы не мучился. Никакие реанимации нынешнему Грушинскому уже не помогут. Я сейчас не стану перечислять основания, на которых строится это убеждение, скажу только, что возродить его, именно возродить, а не реанимировать можно, если точно понять, что же происходит на самом деле, и перестроить концепцию в соответствии с действительностью. Это будет совсем другой фестиваль, но имя Валерия Грушина на его знаменах все равно останется.

Я убежден, что за основу новой концепции фестиваля необходимо принять существующее положение вещей, а именно — Грушинский постепенно превратился в фестиваль фестивалей, и если организаторам так уж необходим конкурс, это должен быть конкурс фестивалей или фестивальных площадок. Совершенно иначе должно быть устроено жюри, совершенно иные позиции должны учитываться в его работе, совершенно иначе необходимо обустроить лагерь. Наверное, и традиционная "гитара" должна видоизмениться. Скорее всего, стоит подумать и об общероссийской структуре Грушинского и о его общероссийском оргкомитете. Все должно быть и сложнее и интереснее. Все должно быть иначе.

Но самое больное — люди, благодаря которым Грушинский стал самым великим бардовским фестивалем мира должны либо принять новое, либо, что, к сожалению, более реально, уйти вовсе. Борис Кейльман, цепляясь за остывающий труп Грушинского, только оттягивает настоящее решение его проблем, и по сути, является главной проблемой фестиваля. Ему стоило бы самому затеять реформу, пока не грянула революция, ведь ясно же, что революция в фестивальной организации просто убьет его. Между тем ясно, что сроку нынешнему Грушинскому осталось немного, от силы — год, два. Он либо упадет сам, либо мы действительно убьем его. Мы — это регионы и региональные фестивали, куда более живые, более бардовские, более молодые и более сильные своей молодостью.

Сергей Назаров (г. Пермь),

проект "Поговорим за жизнь"