В этом году на знаменитый фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина, что проходит каждый год в первые выходные июля между Самарой и Тольятти, приехало около 130 тысяч человек. Такое в его истории было до сих пор только однажды – в 1988 году, вскоре после снятия запрета, когда интерес к авторской песне в обществе достиг пика. Организаторы чешут в затылках: а что делать, если на будущий год приедет тысяч двести? Ведь и так уже несколько лет фестиваль живет на привозных дровах, которые его участники покупают за наличные, и привозной воде. (Правда, в этом году подразделение МЧС пробурило прямо на поляне артезианскую скважину, в результате чего очереди за водой сократились минут до двадцати.) После предыдущего, куда менее многолюдного фестиваля с поляны было вывезено около 80 грузовиков всевозможного мусора. Состояние знаменитой Горы (стометрового песчаного склона, служащего амфитеатром для главной сцены фестиваля – Гитары) ухудшается год от года, несмотря на то, что теперь на Гитаре проводится только один – главный – концерт, а все прочие перенесены на четыре малые сцены. Днем в центре фестивальной поляны трудно было протолкнуться, а ночью, когда стихал ветер, над ней стоял сплошной смог от дыма бесчисленных костров. Складывается впечатление, что фестиваль в его нынешнем виде подошел к пределу своей физической вместимости.

Впрочем, среди всех форм бытования авторской песни Грушинский фестиваль вообще выглядит динозавром. Уже вроде бы все согласны, что эта песня при всем своем разнообразии сугубо индивидуальна, обращена к каждому в отдельности и потому мало совместима с огромными толпами. Ей хорошо в дружеской компании – у костра или на кухне, неплохо в институтской аудитории или камерном зальчике. В больших концертных залах она уже сталкивается с неизбежными, хотя и преодолимыми трудностями, а на площадях и стадионах ей просто нечего делать. Последний вывод, кстати, был в свое время доказан экспериментально, причем "от противного": попытки провести бардовские гала-концерты на стадионах не удались даже на фоне "перестроечного" ажиотажа вокруг авторской песни. Это – железный закон, из которого есть только одно исключение – Грушинский фестиваль.

Никто не задумывал его таким. Фестиваль родился в 1968 году из желания нескольких человек помянуть друга – студента Куйбышевского авиационного Валеру Грушина, заядлого туриста и гитариста, погибшего за год до этого в Восточной Сибири при спасении тонущих детей. Первый фестиваль (тогда еще называвшийся слетом) собрал около 600 человек, со второго счет пошел на тысячи, а с шестого – на десятки тысяч. За десятилетия его существования много раз сменились моды и настроения общества, исчезла страна, в которой он проходил, Куйбышев стал Самарой, однокашники Грушина – ректорами и мэрами, лауреаты первых лет – классиками жанра. Но каждый год в первые выходные июля на захолустной платформе "135 километр" из переполненных электричек выгружались десятки тысяч людей с рюкзаками – и начинался фестиваль. Даже искусственный перерыв в 1980 — 1985 гг., вызванный запретом перепуганных властей, не смог прервать этой традиции. Грушинский стал такой же достопримечательностью Самары, как карнавал – Рио-де-Жанейро или Октоберфесте – Мюнхена.

Тем не менее, исключение, как водится, стало в известном смысле подтверждением правила. Помимо желаний организаторов и даже вопреки им гигантский фестиваль выработал собственную эстетику и собственные понятия о хорошей песне. То, что слушатели здесь приветствуют своих любимцев, скандируя их имена, размахивая фонариками и флагами и пуская ракеты и фальшфейеры – еще не беда. (Хотя как сказать – в прошлом году одна ракета попала прямо в покрытую сплошным слоем людей Гору. Оказавшийся на ее пути парень до сих пор не может нормально двигаться, его соседка по Горе – убрать с лица следы страшных ожогов, а стрелка так и не нашли. В этом году всякая пиротехника на поляне была официально запрещена, но ракеты все-таки летали, и дело чуть не кончилось новым ЧП.) Существенней то, что такой "зал" практически неспособен воспринимать камерную лирику, какова бы она ни была. Исключение составляют только песни-ритуалы ("Милая моя" Визбора, ставшая обязательной при закрытии фестиваля) и вообще классика. Но новичку с тихой песенкой перед Горой лучше не появляться – его просто не услышат. Зато "на ура" идут песни "забойные", хохмы и особенно то, что требует подпева или прихлопа. Грушинский все отчетливее сворачивает на путь массовых шоу, и часто маститые мэтры в жюри, прослушав очередного соискателя лавров, сокрушенно вздыхают: талантливый парень, но на Гитару его выпускать бесполезно – Гора его не примет...

Если рассматривать Грушинский не как главный фестиваль жанра и его высшую инстанцию, а именно как одну из форм существования авторской песни и притом форму крайнюю, предельную, специализированную, то ничего плохого в сказанном выше нет. Даже если считать Грушинский "мостом к масс-культуре", то ведь по любому мосту можно двигаться в две стороны. Каждый год поляна Грушинского фестиваля принимает множество людей, впервые знакомящихся не только с самим фестивалем, но и вообще с авторской песней. Естественно, что атмосфера на фестивале будет не такой, как на встрече завсегдатаев клуба "Восток" или квартирном концерте Михаила Щербакова.

Но для подавляющего большинства каэспешников (как и для подавляющего большинства их сограждан) идея РАЗНООБРАЗИЯ НОРМЫ остается чуждой, они предпочитают мыслить в категориях "правильный – неправильный". В результате каждый год и на самом фестивале и после него начинаются сокрушенные разговоры: Грушинский, мол, окончательно выродился, ждать от него больше нечего, надо прекращать эти поездки...

На будущий год вы, скорее всего, найдете всех участников этих бесед на том же месте за тем же занятием. И припомните, что то же самое они говорили и лет десять назад – в те самые времена, о которых теперь с такой тоской вспоминают. А если кто и не приедет, то потом, когда вы с ним встретитесь, он будет жадно расспрашивать вас: кто был, что пел, да как оно вообще? Даже самым непримиримым критикам позарез нужен этот громоздкий, архаичный, ни в какие ворота не лезущий фестиваль.

Может быть, главная его функция – роль того самого "фонтана", у которого все встречаются со всеми. Грушинский – это гарантированная встреча сразу с множеством иногородних друзей. Увидеть их всех сразу, потрепаться, выслушать новости о тех, кто в этом год у не смог приехать – высочайший кайф. Недаром именно с Грушинского разнеслась по всей стране знаменитая песня Олега Митяева "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!", которая тем, собственно, и была хороша, что точно передавала это ощущение.

Лет пять назад, прощаясь с покидавшими страну друзьями, я мечтал о времени, когда на фестивальной поляне среди транспарантов-маркеров с надписями "Челябинск", "Одесса", "Нижневартовск" можно будет увидеть топонимы "Иерусалим", "Чикаго"... До этого, правда, еще не дошло, но кое-кто из сменивших паспорта на Грушинский уже приезжает. В этом году, например, была Вита Левинсон, в недавнем прошлом – лидер барнаульского КСП, ныне жительница Дортмунда. А на сценах фестиваля можно было услышать самых неожиданных гостей – от ансамбля из Штутгарта до "поющего профессора" Анны-Ирэны Жебровской, недавно защитившей на журфаке МГУ докторскую по русской авторской песне. О россиянах и "ближнем зарубежье" и говорить нечего – сейчас, когда нормальный гастрольный механизм ограничен узким кругом признанных мэтров, узнать, кого слушают и что поют в других городах, можно только на Грушинском. Здесь же можно ознакомиться с выходящей в стране литературой (не только по авторской песне, но и по туризму, ролевым играм и прочим специфическим темам), видео— и аудиозаписями, туристским снаряжением, спортинвентарем, амулетами... Грушинский – это, помимо всего прочего, еще и крупнейшая в стране бард-ярмарка. Торговые ряды стали (вопреки былым попыткам организаторов прекратить или хотя бы ограничить торговлю – ведь песенное братство и костровая романтика тогда противопоставлялись "мещанству" и "продажности") частью художественной программы фестиваля: продавцы и покупатели благодарят друг друга, перебрасываются шутками, иногда разыгрывают маленькие представления. А скудость торгового ассортимента вызывает такое же недовольство, как нехватка талантов в концерте. Впрочем, в последние годы в нем появились свежий хлеб, прохладительные напитки, овощи, шашлыки... Уже сейчас на Грушинский можно ездить без продуктов, а если так дальше пойдет, то скоро можно будет вместо палатки брать с собой кредитную карточку.

И все же ощущение, что фестиваль сворачивает "не туда", не дает покоя организаторам и жюри. В этом году они решились на рискованный шаг. Специально для авторов, чьи песни не имеют шансов на успех на Гитаре, был открыт "Второй канал" – нечто вроде параллельного жюри. Любой участник мог прийти туда и спеть, а специальное жюри отбирало понравившиеся номера для заключительного концерта – уже для публики. Возглавлял это жюри Владимир Ланцберг – прекрасный автор, сочиняющий только "для души", а не "на публику " (кстати, его слава тоже началась с Грушинского фестиваля – четверть века назад).

Поскольку автор этих строк тоже был членом жюри "Второго канала", хвалить художественные достоинства отобранных им песен неудобно, да и не о них здесь речь. Главное – оказалось, что этот канал нужен тоже очень многим. Хотя выступление в нем не сулило никаких наград, молодые барды часами дожидались своей очереди быть выслушанными. Один из них, в пух и прах раскритикованный нами, позже подошел и спросил, где бы можно было почитать о правилах русского стихосложения. А многие сильные авторы (в частности, все участники интереснейшего московского объединения "32 августа") пренебрегли главным конкурсом ради "Второго канала", хотя никто не запрещал попробовать себя и там, и здесь. Оказалось, что для этих прагматичных, знающих себе цену ребят заинтересованные и понимающие слушатели – награда более важная, чем любые звания и дипломы.

Впрочем, тяга к созданию таких локальных центров притяжения ощущается не только в оргкомитете фестиваля. Несколько лет на нем существует "Кольский бугорок" – объединенная стоянка ряда клубов из городов Мурманской области, которые делают собственную программу, приглашая туда близких им по духу авторов. Уже сложился и в будущем году будет, вероятно, официально заявлен "Московский дворик" – аналогичная площадка московских клубов. Под руководством все того же Ланцберга второй год успешно работает детская площадка, переросшая в этом году в "Поющую республику" – межгородское объединение детских клубов...

Собственно, вот он – тот самый "дух первых фестивалей", о котором так много говорят. Никуда он не исчез. Просто он "дышит, где хочет".