"Владимир Высоцкий сегодня стал бы романистом", — так считает писатель Василий Аксенов

Владимир Высоцкий был обязан своей первой публикацией Василию Аксенову, издавшему подборку его песен в подпольном журнале "Метрополь". Писатель поделился с корреспондентом "Сегодня" Александрой Толстихиной своими размышлениями о том, кем был бы и что делал бы сегодня Высоцкий.

— Если бы Высоцкий был жив, чем бы он занимался сегодня, по-вашему мнению? Каково было бы его место в нынешнем обществе?

— Во-первых, я точно не могу сказать, где бы он жил сейчас, в какой именно стране. Он наверняка был бы в России большую часть времени, но где была бы его основная "база", неизвестно. Потому что он собирался тогда, в конце 70-х. Перестройка могла бы застать его в Америке или в Париже. И у него были планы создания российского культурного центра — либо там, либо здесь. Так что он мог бы оказаться деятелем межнационального культурного процесса. Возможно, он вышел бы на французский бизнес развлечений, потому что у него ведь уже была одна французская пластинка. Он пел по-французски великолепно. И он стал бы международным певцом. Я вспоминаю, как он воздействовал чисто фонетически на иностранное ухо. Я в начале 80-х годов преподавал в Университете Джона Хопкинса в Балтиморе. И у меня был в группе один красавец парень с Карибских островов, который не знал ни одного слова по-русски. И когда я стал крутить в классе пленки Высоцкого, он совершенно обалдел. Он стал его любимым бардом. Я его спрашивал, что он там улавливает. Он говорит: я какую-то колоссальной силы карму чувствую. Кроме того, я думаю, что Высоцкий бы стал романистом.

— Вы предвосхитили мой вопрос: в каком жанре сейчас работал бы Высоцкий?

— Я почти уверен, что он стал бы серьезным романистом или драматургом. Пение на самом деле повергало его в своего рода истерику. А он жаждал вырваться в какую-то более спокойную сферу. Это самосохранение, попытка спастись у него была. Он цеплялся за эти формы деятельности, исключающие непосредственный контакт с публикой. Контакт с огромными массами людей его дико выбивал из колеи.

— А на какие темы и сюжеты он бы сегодня писал?

— Он прежде всего писал бы о самом себе в разных ситуациях. Он ведь был байронист. Это продолжение плеяды Печориных, Онегиных и прочих. Это такой тип русского романтика, байронита. Это не были бы, может быть, мемуарного плана вещи. А может быть, в конце концов он пришел бы и к чисто мемуарному плану. Кроме того, нужно учитывать, что он потенциальный драматический актер и, конечно, он вряд ли бы порвал связи с театром. Мог создать свой театр и выступать как режиссер. Сильная личность. Если бы ему удалось побороть свой недуг, то он бы, конечно, очень долго бы гремел. А учитывая его грандиозную популярность, я не исключаю, что он во время перестройки мог бы активно включиться в политический процесс.

— А что бы он делал в политике?

— Стал, скажем, членом Межрегиональной группы, вошел бы в тогдашний Верховный Совет, где раздавались первые голоса неформалов. А то, что он оказался бы на баррикадах 1991 года, в этом у меня нет сомнений. Он был абсолютно конченый демократ, интеллигент, либерал.

— Какая у него была бы сегодня аудитория?

— Я думаю, что если бы не непосредственно следующее за Высоцким поколение, то следующее за ними — кому сейчас 20 — непременно вернулось бы к нему. Такие люди не исчезают. Они могут уходить на дно общественного сознания, а потом снова "выныривают".

— То есть его влияние на людей сохраняется?

— Я не скажу, что влияние на людей — это не властитель дум, но эстетический заряд сохраняется безусловно. Его эстетика, его энергия так сильна, что она на души очень сильно влияет. Выходите вы в паршивом настроении и вдруг слышите, как он хрипит где-то там, мощно так давит на окружающий воздух. И вдруг у вас поднимается настроение и вы ощущаете, что вам нужно послушать именно такого певца. Он был и есть энергетик — для нескольких поколений. И его лирика никуда не ушла, потому что лирика в принципе не меняется веками.

— Какие у вас лично о нем воспоминания? Иногда рассказывают про него: вошел — и я сразу понял: это гений. У вас было такое ощущение?

— Нет. Он ведь в быту был совсем простой. Он даже играл в такую простоватость. Такая кепочка набекрень, кожаночка, как будто таксист какой-то пришел. А вот когда он начинал петь свои ударные хиты, типа "Охоты на волков", то тогда ощущалась мощь его. Я очень любил с ним говорить. И все наши встречи проходили в полной трезвости и задумчивости, в разговорах на серьезную тему или в рассказывании анекдотов. Я часто встречал его и в Париже, где он всегда с такой лукавинкой ходил, как будто намекая всем проходящим мимо французам, что тут не так-то все просто. Часто я их видел вдвоем с Мариной, это всегда было красиво.

— О Высоцком была легенда как о человеке оппозиционном, гонимым властью. А ведь он на самом деле и в кино снимался, и работал в театре активно, и за границу выезжал, и дружил с Галиной Брежневой.

— У него за все время не было ни одной пластинки в СССР сделано. И ни одного выступления с афишей у него не было. Тем не менее, благодаря магнитофону он стал безумно популярен во всех слоях общества, включая КГБ. Кагэбэшники обожали его песни. Они все себя считали такими крутыми мужчинами. И он обращался к крутым мужчинам. Именно Высоцкий "крутость" и породил-то в умах, в стиле жизни. И поэтому его действительно, с одной стороны, все привечали и обожали, а с другой — он был действительно гонимым. Но диссидентом он никогда не был. Он был типичный фрондерствующий московский артист. Не содержал он в себе никакого демонического раздрызга с обществом. Мне очень не нравится его памятник на Петровке. Такая выспренность. Такая поза, столь несвойственная ему. Вот другой есть памятник, за ЦДХ на Крымском валу, в скульптурном саду. Там есть фигура обнаженного Высоцкого с гитарой через плечо. Вот это настоящий Владимир Высоцкий. Голый, с гитарой через плечо. Вот таким я его и вижу. Мне близка эта идея обнаженности, но без надрыва, без демонизма, без странной гитары на спине, наподобие крыльев подрубленных.