А ведь срок! Или почти полсрока, если в переводе на советскую действительность, что тоже не мало.

Нам исполняется десять лет. Нет, не просто клубу, не организации, призванной... и т.д., и т.п., — в первую очередь, содружеству людей, объединённых любовью к поэзии, гитаре, дыму костра, палатке, лесу, горам, океану, ветру, юмору, романтике, живой в любом возрасте молодости, короче, всему тому, что обычно ассоциируется с явлением, называемым авторской песней.

"Появление барда хоть у лесного костра, хоть на театральной сцене – это не концертная программа, а общение близких по духу людей", — говорит всеми нами любимый и уважаемый руководитель клуба Леонид Духовный. По части духа безоговорочно отдаём ему приоритет.

Лично для меня авторская песня началась строкой "Товарищ Сталин, Вы большой учёный" Юза Алешковского. Привлекал юмор, неожиданные обороты ума, а больше всего — издёвка над каждой прописной совдеповской истиной, что с детства вколачивались в мозг и отравляли душу. С тех пор и на всю жизнь слово "бард" стало для меня символом протеста против государственного официоза, будь то "Широка страна моя родная" или любая, взятая наугад строчка из эстрады. Я поняла для себя тогда, что песня может быть не только развлечением, но и пищей для ума, и противоядием для отравы, щедрыми порциями вливаемой в наши души. И познакомилась с текстами Александра Галича.

Помню, как страшно было читать с листа "Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели" (На смерть Пастернака) и как взволновали и потрясли эти стихи, грамотные, эмоциональные, честные. Не верилось, что ЭТО можно петь в голос, а не передавать на ухо шепотом, и на кухне группе людей, а не во время прогулки с только очень проверенным другом по безлюдной улице.

К предназначению авторской песни, кроме протеста и юмора, в моём сознании прибавилась качественность стиха, хороший русский язык, вообще те характеристики, которые свойственны настоящей поэзии. Наконец, "Красный треугольник" утвердил критерии. Остальные песни Галича приходили позже, уже в Италии и эмиграции, но никогда не теряли своей остроты и актуальности.

Если Юз Алешковский представал в моём воображении умным, полным сарказма, эдаким хулиганом от литературы, то Александр Галич всегда виделся бунтарствовавшим интеллигентом, поэтом, оказавшимся не в состоянии молчать. В отношении Юза Алешковского, впрочем, выяснилось при позднейшем знакомстве, что я была не права. Это не только блестящий остроумный писатель, а, конечно же, интеллигент, мягкий образованный человек, прекрасный поэт. Хулиганом от литературы, если позволите, его тогда сделал тот же государственный официоз.

Барда, пластинки которого осторожно, но выпускали ещё тогда, я тогда же полюбила тоже на всю жизнь. Поэзия Новеллы Матвеевой, музыка, голос волнуют меня по сей день. Я, кажется, и сейчас помню каждое её придыхание.

Юрий Визбор и Булат Окуджава, для меня, пришли одновременно, почти тогда же, когда и Владимир Высоцкий.

Визбор привлёк романтикой, знанием жизни и людей, добротой, мягкостью и лиричностью. Окуджава – мудростью, удивительным отношением к некоторым аспектам жизни, а главное, острым отзывом в сердце, вызываемым каждым звуком голоса и струны.

Самым любимым всегда был и остаётся для меня Владимир Высоцкий. Его мужское начало, сила, знание людей и жизни, понимание движущих человеком мотивов, мастерство исполнения, бесшабашность, размах, юмор, отвага, взрывная сила песни, талант актёра, умение идти по краю, — мне сложно вот так, в одном предложении выразить своё отношение к творчеству Высоцкого. Могу добавить, что его теперь слушает с интернета моя дочь, рождённая и взращенная в Америке на песнях "Бумажный солдатик", "Девочка плачет", "Моей любви ты боялся зря", "Про дикого вепря" в моём скромном исполнении в качестве колыбельных. Зная наизусть каждое слово, я присоединяюсь к ней нынче с таким же интересом, с каким принимала эти песни впервые когда-то в юности.

Помню, в моей комнате собирались друзья, варился кофе, сидели в полумраке и слушали, с трудом разбирая слова, до такой степени были истёрты магнитные ленты. Прокручивали каждую песню по много раз, потом долго молчали, думали. А часто новые песни Высоцкого приходили с нижнего этажа, от соседа, простого рабочего, весьма далёкого от интеллекта и поэзии, но который где-то доставал новые записи и крутил, не боясь, на полную мощность. Мы иногда переписывали у него.

Огромным праздником сделался для меня приезд, знакомство и дальнейшая дружба с Александром Дольским. К личности и творчеству этого гениального, тогда ещё нового для меня барда, я отношусь с трепетом, уважением и любовью. Стараюсь помнить его уроки доброжелательности. Сочетание высшего класса поэзии со сложной профессионально сочинённой и виртуозно сыгранной музыкой плюс блистательное актёрское исполнение стало для меня самым настоящим чудом. А моя привязанность к искусству бардов превратилась в прочную связь и принадлежность.

Потом встреча с бардом из Лос-Анжелеса, Наташей Минц. Посещение клуба авторской песни "Надежды маленький оркестрик", посиделки в Наташином доме с гостями из Москвы: Сергеем и Татьяной Никитиными. Запомнившиеся выступления Александра Быстрицкого и Игоря Рабина. Ощущение общности и восторга от того, что это есть, вот оно, близко, рядом. И внезапно мелькнувшая надежда, что, вероятно, подобное возможно и дома, на Севере Калифорнии.

И неожиданно первое знакомство с жителями родной Бэй-Эрии, посвятившими себя авторской песне.

Сначала долгий разговор по телефону с Фаей Духовной (вместо предполагаемого лёгкого знакомства) в ответ на короткое объявление в русской газете из Пало-Альто: "Клуб авторской песни под руководством Леонида Духовного". Мягкость, мудрость и уверенность голоса незнакомой женщины привлекли сразу, вызвав чувство доверия и теплоту.

И вот мы сидим тесной компанией: Леонид Духовный, Фая Карасина (Духовная), Фима Райзберг, Милочка Мачарет, Гриша Котляр и я. Эмигранты из разных городов и республик, разных возрастов, профессий, вкусов и складов характера, объединённые в англоязычной стране страстью к русской поэзии и гитаре, поём друг другу свои песни и говорим о будущем клубе.

Помню, как меня, прирождённого циника и сноба с наработанным за жизнь сарказмом ни-во-что-не-верю потрясли песни Леонида Духовного "Осень в лесу" и "Давай, поговорим", баллада Гриши Котляра "Умер король" и Гришина же серия монологов поручика Ржевского. Автор со своими огненно-чёрными глазами и сам тогда выглядел гусаром, был очень молод, красив, вдохновен и до чёртиков талантлив. Духовный же своим разговором и добротой, пронизавшей каждый звук его голоса, мгновенно возродил возникшее ещё в доме Наташи Минц чувство товарищества, тепла и полного доверия к малознакомым людям. И я поняла, что авторская песня – это не только всё, что я думала раньше, а ещё особая форма человеческих отношений, главными чертами которой являются содружество, доброжелательность, теплота, доверие, благородство и честность. Перефразируя Евгения Евтушенко, в России бард намного более чем бард.

Думаю, не ошибусь, утверждая, что всеми нами тогда овладело ещё удивительное ощущение безопасности. А полицейские вертолёты над фестивалем, куда съехалось на несколько тысяч людей больше, чем могла вместить гигантских размеров поляна, пугали рёвом только лет через пять.

В эмиграции люди сходятся быстро, но так же быстро исчезают из поля зрения друг друга. Мы сошлись и не просто не исчезли, а понемножку увеличились в объёме и выросли Духовно.

Очень скоро после первой встречи в едва созданный клуб пришли московские актёры Евгений Кожевников, со своей потрясающей "Казнью Степана Разина", и его прекрасная, утончённая жена, Ольга Серова. Следом за ними – симпатичные и приятные Изя и Оля Тарасовы, потом – нежная и выразительная Маша Калиновская.

Местом наших встреч на годы стал гостеприимный дом Ефима Райзберга, нашего президента (позволю себе цитату из моей же "Фальшивой Амазонки" "а мы съедемся во Фримонт, где у Райзберга у Фимы Амазонку воспоём"). Для сотен людей, посетивших это эмигрантское пристанище русской культуры, последнее воскресенье месяца стало отдушиной, информацией к размышлению, отдыхом, местом, где можно найти тепло и дружбу.

Целым событием оказался переезд в Пало-Альто Игоря Рабина: виноватая улыбка, добродушные глаза, мастерское владение гитарой в сочетании с высоким качеством стиха, дотошное знание морфологии и орфоэпии, и при всём при этом юмор, вызывающий (ох, простите за штамп, но иначе не скажешь) хохот до упаду.

Через короткое время появились "чистые" поэты: общительная Римма Гольдман с её мягкой красивой лирикой и немного похожий внешне на А.С.Пушкина Мартин Мелодьев с отточенной техникой стихосложения, сумасшедшими рифмами и языковыми выкрутасами.

И Мартик (а как приятно называть его запросто, демонстрируя этим свою близость), улыбаясь, рассуждает (здесь, сейчас — кто бы мог подумать?) об "Обыкновенной Истории" Гончарова, а Римма радостным полушепотом: — Ты представляешь, Лилька, ведь мы нужны! Нас ждут! Ради того, чтоб нас послушать, едут, Бог знает куда, и спят в палатках! Я – да ведь в это же поверить невозможно: в Соединённых Штатах Америки, по другую сторону океанов, в конце двадцатого века – я сплю в палатке!

Позже стало ещё веселее: в наши ряды влилась шумная компания из Сан-Франциско: разбитная и смешная исполнительница Люся Берингольц, яркая и начитанная Ирина Щеславская, быстро ставшая автором песен на стихи Риммы Гольдман, удивительно чувствующий и передающий музыку Александр Голдобин и его тонкая кокетливая жена Майя, светлой памяти Игорь Демичев, любимец фестивалей и концертов, грустный юморист и лирик, воплощение Пьеро с гитарой — Натан Щегол.

Ну и Александр Зевелёв, душа компании, тонкий сатирик, поэт и прозаик, замечательный исполнитель своих (и наших) песен. Зевелёву удалось унаследовать и скомбинировать в своём творчестве юмор и отточенность Саши Чёрного с обаянием Александра Вертинского, но при этом остаться самобытным и оригинальным бардом. С удовольствием прибавлю, что с Сашей мы стали близкими друзьями, а, путешествуя вдвоём по Южной Калифорнии, в трафике под Лас-Вегасом – и соавторами детектива "Хэппи энд". Кстати, впоследствии — и соавторами в предисловии к сборнику стихов нашего общего друга, своеобразного поэта-новатора Михаила Ромма.

В один прекрасный день в доме президента появилась скромная пара, Алексей и Ирина Садовниковы, интеллигентные, приятные, тихие, а оказалось – искромётный дуэт. (Ох, и влетит мне, боюсь, от наших остряков за подобные эпитеты, распнут на разлётах своего юмпра, но что же делать, ведь так и есть, что же, ругать прикажете? Но если уж спорить, то глаза в глаза).

Нашёл нас и моментально ставший своим, великолепный исполнитель, который умеет слиться со своей гитарой как будто струны – это продолжение его пальцев, а ещё по-актёрски доносит каждую песню так, что не пропадёт ни одно слово, черноглазый красавец, что называется, лихой парень, Серёжа Терпенёв.

И, наконец, уже совсем недавно, к нам приехал Илья Винник, обладатель мягкого голоса, прекрасных библейских глаз, способный обращаться с гитарой, как с живым существом, а в поэтическом творчестве этого человека высокое качество стиха как-то умудряется сочетаться со взрывоопасным юмором (опять же, хохот до упаду). Ну, Илья Винник — хорошо и давно известное имя в авторской песне.

А разве можно, говоря о нас, не вспомнить тех, кто не сочиняет и не поёт, но всё это время, бок о бок с авторами-исполнителями проходили все эти годы. Наши поклонники и критики не скупились на аплодисменты, брали на себя выполнение сложных для поэтов бытовых задач, помогали и поддерживали нас своей дружбой: Вера и Юра Мачарет, Макс и Нина Подольские, Женя Попов, Лёша Целовальников, Ира Скарунская, Вероника Рабина, Наташа и Верочка Шинские, — вижу сейчас их милые лица, и не менее милые лица многих и многих других, часто даже, к стыду своему, не помню фамилий.

У нас теперь много друзей. К нам приезжают гости из России, с Украины, из Израиля, Германии, Чикаго и Нью-Йорка, и мы всех принимаем с радостью. Мы и сами выезжаем на фестивали и слёты, которые начал проводить в Южной Калифорнии, а недавно вот и в Орегоне, Борис Гольштейн, и встречаемся на концертах и кострах с бардами из Лос-Анжелеса, Сан-Диего, Ирвайна. Каждая такая встреча приносит новые замечательные и неизгладимые впечатления.

А мне (уж похвастаюсь по такому случаю) повезло близко подружиться с Сан-Диеговцами: Лилей и Володей Сафоновыми и Мариной Ксензенко. Володя, тонкий знаток поэзии, мягкий и умный человек, виртуозный музыкант сочиняет песни на мои стихи. Не могу передать, как мне лестно и приятно (слаба порода человеческая!) слушать в исполнении Марины и Володи свои стихи "Седовласый маэстро дирижирует вальс", спетые когда-то мною а капелла десять лет назад, в тот самый первый день счастливого знакомства будущих "родителей" Полуострова и впоследствии посвященные руководителю нашего клуба.

Я часто думаю о русских писателях и поэтах начала прошлого века, заброшенных в другие страны. Так же, как мы, собирались и они, читали и пели друг другу, беседовали о литературе и судьбах России, и не были уверены в том, что через годы станут известными и любимыми на родине. Возможно, это моё собственное тщеславие сравнивает наш круг с теми, а впрочем – кто знает? Время всё расставляет по своим местам. Ни в коей мере не относя себя к деятелям телячьего восторга, я всё-таки признаюсь, что безмерно горжусь своей принадлежностью к кругу российских бардов. И бесконечно благодарна своей, мягко говоря, зловредной Фортуне, однажды отступившей от обычного каверзного маршрута и надоумившей меня позвонить в тот день Леониду Духовному.