Свою первую гитару Александр Дольский выменял у соседского мальчишки за коллекцию малахита, которую долго и бережно собирал на свердловских пустырях. "Я отдал зеленый камень за общение с богами", — напишет он спустя полвека. Он пишет песни с одиннадцати лет. Вообще, Дольский напоминает мастеров эпохи Возрождения. Его интересы крайне многосторонни: блестящий поэт, прозаик, виртуозный музыкант, артист, художник... Теперь таких не делают. А жаль.

"Любому андеграунду хочется признания"

Впервые за много лет знакомства я поинтересовалась, как старший научный сотрудник Александр Дольский стал артистом театра Аркадия Райкина. Он пожал плечами: "Очень просто. Как в Голливуде". Ответ был коротенький. Минут на сорок.

— У нас на работе распространяли билеты на Райкина. Как, всегда, с нагрузкой. Причем, нагрузка была — миланский театр комедии дель арте, "Слуга двух господ". Это была фантастика. (На том спектакле я понял, откуда взялся Театр на Таганке и приемы Любимова — все полностью скопировано! Ничего не придумал своего — только крик!)

Потом я пошел на Райкина. В антракте встретил Вениамина Сквирского (он писал для Аркадия Исааковича, и мы с ним были приятели). Он говорит: "Слушай, тебя Райкин разыскивает. Хочет заказать тебе песню". Я так и не знаю до сих пор, где Аркадий Исаакович меня услышал — я никогда не задавал ему лишних вопросов. Он назначил мне встречу в театре. После первых двух песен он говорит: "Я не думал, что это так серьезно". Потом я стал петь смешные, и он так хохотал — просто со стула валился! У человека обостренное чувство юмора — а для меня это было счастье.

Я стал ходить к нему домой. Он мне говорил, о чем нужно сочинять песню, я конспектировал. Потом приносил ему, пел. Он всегда говорил: "Очень хорошо. Мне нравится. Только вот эту строчку надо заменить. И вот тут немножко неточно. И еще вот это, и вот это, вот это..." Я уезжал, сочинял новую песню. И так — раз пять или шесть. Потом он говорит: "Наконец-то у вас получилось!.. А вы не помните свой первый вариант?" Я пел первый вариант, он говорил: "Вот так и оставьте!"

И тут в Питере — Всесоюзный конкурс артистов эстрады, Райкин — председатель жюри. Когда он мне предложил поучаствовать, я сказал: "Аркадий Исаакович, вы думаете, мне это надо?" А он: "Это людям надо, Саша! Вы ведь подпольный поэт, а вас официально должны признать! Давайте попробуем — я уверен в успехе!"

— И вы послушались?

— Конечно! Я выступил — это уже само по себе было событием. Огромный трехтысячный зал и... Я не хвастаюсь, правда: настоящие аплодисменты всегда начинались с моего номера. Я пел, читал стихи — успех был колоссальный. Аркадий Исаакович просто светился... Первая проблема оказалась: к какому жанру меня отнести. Я был единственный бард. А там были вокалисты, фокусники, балет, инструментальные ансамбли...

— Я бы вас сразу – к ансамблям. Без вопросов.

— (Смеется.) А они "покопались" и решили: он стихи читает — давайте мы его к "разговорникам". Я попал в финал, и тут... Мне рассказали, что против меня выступили все ленинградцы. Мест-то мало! А там — у кого-то любовник, у кого-то любовница, кто-то чей-то репертуар исполняет, кто-то взятку дал — в общем, они места уже приблизительно знали заранее. А я-то вообще в список попал незаконно — волею Райкина! Он прибегает в секцию "разговорников" — а меня уже "оттеснили". И тогда он выступил с речью: "Во-первых, я приведу вам исторический пример: Бертольд Брехт тоже начинал с песен под гитару. И потом, запомните мои слова: десять лет пройдет, и вы ни про одного лауреата не услышите! А Дольский — будет..." Он их убедил. Но первое место они, конечно, не могли дать. И они дали два вторых.

Все это было здорово. Потому что любому андеграунду все равно хочется общественного признания, и врать об этом — глупо. Ну, после этого, конечно, сразу пошли слухи, что я родственник Райкина, что моя жена — его племянница. После конкурса меня оформили в "Ленконцерте" внештатно, платили 16.50.

— За концерт?

— За выход. За сольный концерт — 33 рубля. Аркадий Исаакович получал 50 за спектакль. Идиоты!

— Почему? Все-таки, это были довольно приличные деньги!

— (Качая головой.) Это не по нему были деньги...

"Смешить Райкина – это большая честь!"

— Как-то он попросил меня выступить в его спектакле — ни разу не видя меня на сцене! А ведь кроме него один на один с публикой ни один актер не выходил! Он мне ничего не объяснял, я даже не репетировал... После монолога он говорит: "Сегодня в зале случайно оказался один из наших авторов. И мы упросили (!) его выступить. Александр Дольский. Саша, прошу вас!" Меня почти вытолкнули к нему на авансцену, я дрожу весь, — ужас! Он меня обнял, прижал к себе — я моментально успокоился! Вот потрясающий человек! И так я спектаклей семь...

— ...случайно оказывались в зале?

— Да... Потом театр уехал в Москву на гастроли. И вдруг я получаю телеграмму: "Саша, приезжайте на доработку". Но мне уже по секрету сказала моя приятельница из Министерства культуры (а она дружила с Райкиным): "Аркадий хочет тебя пригласить в свой театр". Я приехал — он, ничего не говоря, сразу меня к себе домой. Я там уже бывал, на дне рождения у него (мы праздновали вчетвером: я, Аркадий Исаакович с женой и Гердт). Он мне устроил домашний концерт-просмотр: там были Костя, Катя, Рома (его жена) и домработница. Костя сказал: "Папа, ты сделаешь большую ошибку, если Сашу не пригласишь в свой театр". А Аркадий Исаакович (он же многогранный был, он и кокетка!): "Но как, Костя? Ведь он же ученый! У него же такая важная, такая интересная работа!" Я сказал: "Не волнуйтесь, даже если бы вы меня пригласили осветителем — я бы пошел!"

— Вы, как ученый, еще хоть помните, чем занимались-то?

— Еще как! У меня и диссертация готова: "Эволюционно-симулятивный метод стахостического программирования при планировании капитальных вложений (в районах Среднеобья и БАМа)". Оставалось четыре месяца до защиты — я бросил все!

— Вы сейчас поддерживаете отношения с семьей Райкина, с Костей?

— Нет. Знаете, Костя — другой человек. Тот просто был гений — во всех проявлениях.

Я его все просил занять меня в какой-нибудь миниатюре. А он: "Да не унижайтесь вы! Вы же поэт!" Но однажды он все-таки дал мне роль — первобытного человека, который дубиной убивает соперника, хапает женщину и уносит. А я такой рафинированный интеллигент, всегда ходил в галстуке — привычка еще с научной работы, разговаривал вежливо, никогда не матерился, и потом эти песни мои эстетские... В общем, когда я через три года пришел на спектакль, мне актеры рассказали: "А ты знаешь, зачем мы эту миниатюру репетировали? Он же ее не собирался ставить! Он просто сидел в глубине зала и наслаждался, хохотал, как ребенок!" "И вы, — говорю, — гады, все знали?!" А я-то думал все время: чего они, блин, хохочут?! И каждый раз, как репетиция заканчивается, всем замечания, "а Саша — очень хорошо!" Мы так раз пять-шесть порепетировали — и прикрыли. Но я ни капельки не обиделся. Это же такая честь — смешить Райкина! А он еще говорит: "Саш, вы все равно ходите как советский научный работник! Погрубее как-нибудь!" И я такие "обезьяньи" морды делал!.. Уходить от него было очень тяжело.

— А почему уходили?

— Мне все-таки было тесно. Меня приглашали КСП по всему Союзу. Платили — по сто рублей за концерт! А у меня ведь уже было двое детей. Я тогда впервые по-настоящему начал жить. Конечно, ни на квартиру, ни на машину не было — но я уже не думал, на что купить еду и одежду.

"Однажды я сделал прическу под Раджа Капура"

— Александр Александрович, а в детстве, в юности кому хотелось подражать?

— Я учился у всех. Стихи писал на манер Есенина, Аполлинера, Жака Превера, Саши Черного... Маяковскому не подражал — я его пародировал. Мне было очень жалко, что он писал эти свои коммунистические "лесенки". В музыке — вообще всем подражал.

— А в жизни?

— В жизни? (Пауза.) Один раз — мне тогда было лет десять — я решил сделать прическу, как у Раджа Капура в фильме "Бродяга". Опустил на лоб челку (правда, у него черная была, а у меня — белая-белая). Первая же девчонка, которую я встретил, ткнула в меня пальцем и захохотала... Я тут же вернул все на место и больше никогда так не делал.

— Чью музыку вам приятно послушать — просто для души?

— Ой, чью угодно... И классику, и джаз. Я люблю мелодичный джаз: Глена Миллера, Каунта Бейси (правда, не все). Я раньше думал, что самые великие джазмены — черные. А потом понял, что есть "белый" джаз, который намного выше. У черных много хаоса и сусальности. Есть, конечно, выдающиеся певцы. Я уж не говорю про Армстронга или Эллу — "свет поэтов", как я назвал ее в "венке сонетов"... Я рос на хорошей музыке. К моменту появления "Битлз" у меня уже был воспитан определенный вкус.

— Неужели вас обошло повальное увлечение "Битлз"?!

— Каждая из их пластинок у моего друга в Свердловске появлялась через две недели после выхода в Америке. И он за 5 рублей давал всем переписывать. Мне — бесплатно, по дружбе. Так я уже выбира-ал! Я вообще не считал, что это рок-н-ролл. Рок-н-ролл — это Билл Хэйли, Хэбби Чакер, Литтл Ричард. А "Битлз" — это гениальные лирические песни. Так же, как и Пресли — не рок-н-ролл. Сначала я вообще к нему был равнодушен: "резиновый" голос мне не нравился, секса я не чувствовал — я же не женщина. Уже потом, когда я его увидел — он мне очень понравился.

"Интеллект в природе — это зло"

— И как же вы, с такими вкусами, переносите сегодняшнее засилье попсы?

— А никак! Иногда мне попадается какая-нибудь газета, я читаю: они там друг о друге пишут "великий", "знаменитый" — я никого не знаю, честно! Причем, есть такие совершенно "желтые" листки, где все статьи куплены... Как журналисты могут до этого опускаться — я удивляюсь. Нужно иметь великий талант, чтобы не бояться, что он исчезнет и верить, что он потом когда-то проявится — когда будешь иметь настоящую работу. По-моему, это для журналиста гибель.

— А может они в это время тихо "в стол" ваяют "нетленки"?

— Не знаю... У нас есть в Петербурге такой "придворный" журналист — Сатчиков. Про всех знаменитостей пишет. Иногда они даже берут его с собой за границу. И он, конечно, ну оч-чень плохо пишет: "Вот выходит Розенбаум в широком плаще из 600-го Мерседеса, и его нога в ботинке за тыщу долларов ступает на мостовую Нью-Йорка. На его правой руке блестит кольцо с алмазом в 50 карат..." Может, это для современных "узколобых"?

— Конечно, чтоб они видели, на что держать равнение!

— Но это ведь оскорбительно! Я думаю, если бы Александр сам прочитал, он бы, наверное, рассердился. Сашка ведь хороший парень. Просто он так вписался...

— Жаль только, что от "попсы" все равно не спрятаться: она льется отовсюду, из телеящика...

— Знаете, мой старший сын вообще телевизор не смотрит. Сам отучился. И я тоже к нему приближаюсь. Я только новости смотрю, чтобы не отставать: очень важно следить за тем, какие преступления совершают наши руководители (они же ничего, кроме этого, не делают!). Просто чтобы знать, что тебя может ждать.

— Но разве от этого легче?

— Не легче (со вздохом). Но если ты совсем ничего не знаешь, то с какой-нибудь стороны тебя могут так ударить под дых! Знаете, в детстве я думал, что человечество устроено умно, что пожилые люди — все мудрые, государством руководят умные... А потом враз понял: человечество устроено глупо и, практически, подло. Я пришел к выводу, что интеллект в природе — это зло.

— Странно это слышать от человека интеллектуального! Вы же сами стремитесь к самосовершенствованию, читаете...

— Каждый отдельный человек, конечно, должен развивать свой интеллект: чтобы стать достаточно умным и не делать вреда людям, а нести только добро. А интеллект как понятие глобальное — вреден. Волк не имеет интеллекта, и убивает только, когда хочет есть или когда обороняется. А человек убивает по миллиону разных причин, совершенно не связанных с его потребностями. Или, например, такое понятие, как месть — его ведь нет ни у деревьев, ни у рыб, ни у зайцев...

Так что, попса — это отнюдь не самое страшное зло. Хотя, это один из способов определенной кучки людей делать деньги на глупости человеческой. По-моему, это просто налог на глупость. На эти деньги существуют дельцы от поп-музыки и сами артисты. Причем, они все время жалуются, как им тяжело, какой это тяжелый труд... Большинству из них, я думаю, просто тяжело носить эти деньги: доллары хоть не много весят, а русские — они тяже-елые, их много! А труд их — совершенно бездарный. Петь эти песни — значит прожить жизнь впустую.

"Мои "коллеги" по банде избили меня до полусмерти"

— Тут вот у нас в России вышла энциклопедия великих людей — от Александра Македонского до наших дней. Всех подряд: Иисус Христос, Эйнштейн, Франклин Рузвельт, Гитлер, Сталин...

-...Филипп Киркоров...

— (Смех.) Нет, Филиппа там нет... Но мое имя там есть. И это уже какое-то маленькое признание. В Московском университете изучают мою поэзию, в германских и французских университетах — изучают, в Америке — тоже.

— А вашу живопись в художественных академиях еще не изучают?

— Не-ет (хохочет), на это я не претендую. Тут я любитель. Вот сын мой — он, конечно, здорово работает. (Средний сын Дольского, Павел — студент Художественной академии. —

Н.Х.)

— Как успехи Павла?

— Ничего. С мая он расписывает Храм Христа Спасителя — удостоился такой чести.

— Гордитесь детьми?

— В общем, да. Они у меня хорошие люди.

— Когда-то вы рассказывали, что телевизор смотрите только с гитарой в руках.

— Да, частенько: чтобы не терять времени, ставлю на гитару сурдину, играю какие-нибудь сложные пьесы — чтобы пальцы работали...

— Неужели никогда не хотелось отдохнуть как-то совсем по-иному – заняться спортом, что ли?

— Ну, я немножко тренируюсь... У меня есть маленький тренажерчик, гирьки всякие поднимаю. А в юности-то я чем только ни занимался: начиная с 4-го класса — гимнастикой (у меня был второй разряд).

— Как же вы успевали, если по десять часов в день играли на гитаре?

— Да, гимнастика немножко мешала: руки закрепощались. Стал играть в волейбол — тоже на руки плохо действует. Легкой атлетикой занимался, потом боксом.

— Тоже на руки влияет...

— Нет, это — на голову. Я иногда с тренировки приходил — не мог читать, буквы разбегались. Так что, я бросил.

— У меня вообще такие виды спорта, как бокс, вызывают ужас...

— Я согласен с вами — конечно, это отвратительно. Говорят, "мужской" вид спорта — но он, конечно, тяжелый, и без него вполне можно обойтись.

— А такой "обязательный" пункт биографии настоящего мужчины, как драки? Вы в них тоже ввязывались?

— Ну бывало, конечно. Сам не затевал, но обороняться приходилось. Вообще, у нас же в детстве в Свердловске была банда. Серьезно! Ларьки грабили — деньги, продукты. Мне тогда лет восемь или девять было. А потом я завязал. Дружки мои меня избили крепко, до полусмерти. У нас нескольких ребят посадили, одного расстреляли за убийство — моего друга Юрку Васильева. Не знаю, что-то меня остановило, что-то было во мне такое... Я вот смотрю сейчас на старшего сына — он весь в меня. Мудрый, как змея. Неряшливый, забывчивый, но главное — мудрый. Как Алеша Карамазов. Чуде-есный человек! Никогда ни с кем не ссорится, никто о нем плохого слова не скажет... Младший — тоже очень добрый, но вспыльчивый. Вот средний — он сложный. Он "скорпион": талантливый, трудолюбивый, но оч-чень сложный.

— Трое мальчишек... Никогда не хотелось иметь дочь?

— Я только девочек и хотел! Помню, жена с третьим пошла делать УЗИ: вышла, стала так под стеночкой — и заплакала. Я понял: мальчик. А теперь говорю: смотри, какой мальчик у нас хороший!

— Вы потом жену не терроризировали: мол, давай рожать еще, пока девочка не получится?

— Не-ет, она-то как раз была не против, а мне ее жалко было: эти девять месяцев уж очень трудно физически. Хотя... сам я в шесть месяцев еще танцевал "танец маленьких лебедей" — у меня и фотография есть.

— ?!?!

— В животе у мамы-балерины.