(Интервью с Евгением Аграновичем)

— Иногда мне становится тошно. А в голову лезут мысли, что я жалкий неудачник и не состоялся как личность, — говорит художник и поэт Евгений Агранович. — Но в эту трудную минуту я знаю, что мне вспомнить. Политехнический музей. 6 декабря 2001 года. Я стою на сцене, с которой читали Пастернак, Маяковский, Есенин. Только что спел свою песню "От героев былых времён..." из фильма "Офицеры". Ведущий объявляет, что сегодня 60 лет нашему контрнаступлению под Москвой, где у меня было боевое крещение. Откидные кресла гремят, как залп. Зал встает. И какие, скажите, мне после этого, к чертовой матери, нужны "Мерседесы"?!

Мы стоим посреди музея миниатюрных резных скульптур, в который десятилетиями превращалась его однокомнатная квартирка на самом верхнем этаже дома-башни. У Евгения Даниловича Аграновича глаза знающего войну и мир человека. Это наша вторая встреча.

Первая была в лесу. Год назад Аграновича пригласили на слет любителей авторской песни. Толпа ряженных в рваные тельняшки и вытертые штормовки почтительно обтекала его прямую фигуру. А он посреди этого потока возвышался в безукоризненной белоснежной паре с усталым достоинством знатного путешественника, который решил скоротать время до вечернего приема у английской королевы.

Впрочем, свадебным лордом в палаточном городке Агранович не был. Темпераменту и артистизму, с которыми он выступал на сцене между трех сосен, и молодые могли позавидовать. Хотя публично выступать он начал в том возрасте, когда, по его же словам, "у старикашки всегда существует соблазн лечь на диван и спокойно дожидаться кремации".

Самоирония — надежное оружие Аграновича. Главным образом щит.

До войны у студента Литинститута Жени Аграновича такой, как сегодня, потребности в щите не было.

— Я тогда некоторым образом нравился всем, — вспоминает Евгений Данилович. — В институте меня сразу полюбили. Ребята избрали старостой курса. Но уже после первого года все мои друзья-сокурсники что-то да напечатали. Ни единой строчки у Данилыча вашего не было. В печати. А вот по Москве ходило.

Юный друг Аграновича Борис Смоленский, который тогда бредил штормами и парусами, написал первые четыре строчки морской песни. Дальше не знал куда повернуть. Продолжил Агранович. Так появилась знаменитая "Одесса-мама", которая моментально обросла популярностью и легендами. Агранович и Смоленский на официальной регистрации своего творения не настаивали.

— Я не предлагал ее даже в газету. — Агранович снова с головой уходит в то время, когда еще жив был его соавтор, погибший на Карельском фронте. — Хотя прямой контры в ней не было никакой. Но способность смеяться по-своему уже являлась контрой. Чего стоит, например, строчка "А Сашка Пушкин тем и знаменит, что здесь он вспомнил чудного мгновенья". Ну кто мог в те времена назвать канонизированного официальной пропагандой Пушкина Сашкой? Или даже ироническое упоминание Бабеля, чье имя старались вообще не произносить. К тому моменту, когда песня ходила по компаниям с гитарами и без гитар, вся Москва знала, что он арестован и расстрелян.

Первое международное признание, тоже неофициальное и анонимное, Евгений Агранович получил на фронте. Правда, случилось это только в 1945 году. А в 1941-м рядовой сформированного из студентов-добровольцев 22-го истребительного батальона, ротный запевала Агранович выполнял приказ батальонного комиссара: отступающим подразделениям нужна была строевая песня.

— Что петь? — И сегодня тот давний вопрос Аграновича звучит как "гамлетовский". — "Если завтра война, если завтра в поход"? "Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин"? Глупо и неприлично. Мы же отступали. И я использовал перевод из Киплинга: "Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог. Отпуска нет на войне". Эти слова через день пел весь батальон. Правда, комиссар — а тогда, в 41-м, еще были комиссары — сказал мне: "Песня хорошая, строевая, но слова в ней какие-то не наши". И я в разное время понемногу дописал еще четыре куплета.

Так, из топота сапог, из хриплого дыхания моих товарищей, из горечи отступления родилась эта песня. Она была простой и запоминающейся. В каждом куплете было всего четыре такта, но никто не мог бы сказать, что она похожа на какую-то другую песню. Она зажила своей жизнью и распространилась очень широко.

Песню Киплинга и Аграновича запела вначале дивизия, потом армия. Отдельные куплеты долетали и до других фронтов Великой Отечественной. Во время встречи с союзниками на Эльбе американцы, которые недолюбливали англичан и понятия не имели, кто такой Киплинг, тоже запели русскую строевую песню. По-английски она звучала так же ритмично, как и по-русски. Лет через двадцать пять после той весны Агранович по одному из "вражьих голосов", сквозь треск глушилок снова услышал знакомые киплинговские строчки в обрамлении сочиненной им мелодии.

Свою самую знаменитую песню Евгений Агранович написал на заказ.

— После войны я все-таки окончил Литинститут, — снова вспоминает Агранович. — Работал корреспондентом в одной скромной редакции. Много ездил в командировки. Писал большими полосами. Но однажды что-то сострил в курилке по поводу борьбы с космополитизмом. Моментально настучали, в компании нашелся дятел. Из газеты вылетел с треском. Хорошо, что хоть на улицу, а не на лесоповал. Так я оказался на киностудии имени Горького в дубляжном цехе. Моя должность называлась "автор русского текста песен дублируемых картин". До меня там работал Михаил Аркадьевич Светлов. Он полученный по договору аванс употребил на очень хороший пятизвездочный коньяк. Аванс вернуть не смог, а писать сценарий отказался наотрез. И его посадили. В тот же самый дубляжный цех. Он довольно грамотно и пристойно субтитры эти переводил. Как только сумма заработка сравнялась с его долгом, он, буквально на той же строке, встал, откланялся и удалился. Я же для студии был такой находкой, как и они для меня. Высовываться же мне было никак нельзя. И так еле-еле выскочил.

К 1954 году Евгений Агранович уже обжил павильоны на киностудии имени Горького основательно. И режиссер, который снимал шпионский детектив "Ночной патруль" с Марком Бернесом в главной роли, заказал песню для героя Марка Бернеса. Бернес рвался ее исполнить в кадре. Но руководство киностудии знаменитую сегодня "Я в весеннем лесу пил березовый сок..." не приняло.

— В нашем консервативном кинематографе, если вы один раз удачно сыграли бандита, то будете играть бандитов до седых волос, — опять иронизирует Евгений Данилович. — Я же монопольно 12 лет делал русский текст песен всех дублируемых картин. Куплеты из "Возраста любви" с Лолитой Торрес (говорят, Лолита Торрес после фильма "Возраст любви" сказала, что в Аргентине нет поэта, который бы написал текст лучше), из "Бродяги" с Раджем Капуром — все мои. Вся страна пела. Когда же дирекции сообщили, что переводчик стихов Женька Агранович написал песню, то они очень удивились. Вместо меня одного на эту работу пригласили известного композитора и, пожалуй, лучшего в те годы поэта-песенника. Сочинили. Марк Бернес ее спел. Эта песня забылась сразу после того, как она прозвучала. А мою песню, которая в фильм не пошла, я привычно пустил по магнитофонам и компаниям.

— Неужели слова о ненаглядной певунье, с которой посчастливилось ночевать в стогу, придумываются на заказ? — спрашиваю я. — "И вино кабаков, и тоску лагерей..." — такое разве на заказ пишется?

— Идея такой песни в моей голове и душе носилась еще с фронта, — объясняет Агранович. — Просто ее воплощение я все откладывал. Неохота было в стол работать. Меня, например, спрашивали: "Вот ты пишешь от первого лица. Неужели ты видел "бразильских болот малярийный туман"? Я "бразильских болот малярийный туман", конечно, не видел. Зато видел людей, которые оттуда возвращались. И разговаривал с ними. Ведь в войсках Рокоссовского, где я служил, никакой СМЕРШ не мог запретить ставить "перемещенных лиц" в строй, чтобы и у них был шанс искупить в боях свою вину.

Песня "перемещенных лиц", как называл ее в те годы автор, вышла из полуподполья неожиданно. Лет через пятнадцать после создания. На Байкале. Во время дождя, который вынудил съемочную группу укрыться в нетопленой бане. Под рукой оказалась гитара. Когда одна из актрис спела "Я в весеннем лесу...", режиссер Вениамин Дорман чуть ли не до потолка подпрыгнул: "Где взять слова? Кто автор? Это же песня для моего следующего фильма". И услышал в ответ: "Не психуй. Автор перед тобой". И все посмотрели на Аграновича.

После того как в 1971 году на экраны вышел приключенческий фильм "Ошибка резидента", о судьбе одного из пропавших сыновей Родины-матери пела уже вся страна. Имя Евгения Аграновича попало даже в титры. Но песню быстро стали приписывать известному актеру Михаилу Ножкину, который исполнил ее в кадре. Авторство Евгения Аграновича никто, конечно, не отрицал. Его просто замалчивали.

— А недавно был такой случай. Меня пригласили на одну утреннюю телевизионную программу, попросили спеть эту песню. Потом мне аплодировали все, кто присутствовал в студии: и осветители, и звукорежиссеры, и те, кто дожидались своей очереди на съемку. Я этому был, конечно, ужасно рад и стал просить разрешения у ведущей спеть что-нибудь другое. И она мне уже почти разрешает, только говорит: "У нас сейчас будет детективчик". Потом я понял, что она ждала вопроса от слушателей, но вышла техническая неполадка, и связи не было. Я спел еще одну песню. И тут вдруг в эфир прорывается раздраженный женский голос. Какая-то дама говорит, что с детства знает песню "Я в весеннем лесу", и поэтому просит доказать, что эту песню написал я, а не Михаил Ножкин. Совершенно не обращая внимания на раздраженный тон, я объясняю, что песня была написана в 1954 году на киностудии Горького для кинофильма "Ночной патруль", что эту песню должен был исполнять Марк Бернес, которому она нравилась, но дирекция студии по каким-то своим соображениям решила песню в фильм не давать. Но, поскольку песню в кинофильм не взяли, и она осталась у меня, я стал петь ее в разных компаниях, люди ее сразу подхватили. Потом песню решено было использовать в фильме "Ошибка резидента". Но вот что получилось: в картине есть две песни: "А на кладбище все спокойненько", сочиненная Ножкиным, и вторая — моя, что я и просил указать отдельным титром. Но в дирекции сказали, что в юридическом отделе студии известно, какая из песен кому принадлежит и что на этот случай есть договоры с авторами. Поэтому в титрах было написано: "Песни Е. Аграновича и М. Ножкина". У людей могло сложиться впечатление, что мы с Ножкиным сели и вдвоем написали обе песни. Но это бы еще ладно — дело в том, что, выступая в концертах, Ножкин ни разу не упомянул, что эта песня принадлежит мне. В 1972 году я издал сборник своих стихов, которые так и назвал "Я в весеннем лесу", а перед этим стихотворением поместил специальный заголовок: "Слова и мелодия Е. Аграновича". Вы же понимаете, если бы я себе приписал его стихи, давно поднялся бы большой скандал.

Пробовал ли я поговорить с Ножкиным? Нет, не пробовал. А зачем? Он же не говорит, что написал песню, просто не называет моего имени. Так ведь за это не сажают. Да и слов к делу не пришьешь. И потом, его всегда так любили в ЦК комсомола, теперь любят коммунисты, и им, думаю, неприятна сама мысль, что эту русскую песню написал какой-то жид.

— Это я первые этапы проходил легко. Как дело доходило до подписи какого-то ответственного лица, то получалось, что я не такой, как все. — "Не такой, как все" произносится с ударением. — Что меня очень раздражает в жизни, так это растиражированная безнравственность. Как-то я узнал о том, как китобойная флотилия китов ловит. Бионики смоделировали китовый SOS. Киты на этот звук бросаются на помощь. Спасать своих собратьев. И их при этом с удовольствием убивают. Добывают китов на таком подлом приеме. Мне этот способ показался свинством. Человек не должен до этого опускаться. Я написал об этом резкое стихотворение. Журнал "Новый мир" его даже набрал. Потом набор рассыпали. Видно, почувствовали, что я вторгся в такую область, куда мы, литераторы, вторгаться не должны.

— Поэтому вы стали делать скульптуры? — предположил я.

— Да, это последствия работы в кинематографе. Я написал множество сценариев. Режиссер принимает. Выходим на худсовет. И вдруг там начинают пропускать через мясорубку в обе стороны. Потом смешивать с разными второстепенными веществами и утапливать. Что делает мой коллега-приятель в этом случае? Чтобы сердце не отказало, он хватается за рюмку. Я хватаюсь за резец. Руки заняты. Радуешься придуманному. И через некоторое время ко мне возвращается достоинство. Это все-таки произведение искусства. Стоит ли оно в Лувре или у вас на подоконнике.

Агранович подводит меня к одной из композиций "Девочка провожает лебедей". В этой работе, как, впрочем, и в других, смысл кроется именно в деталях — опухшем от слез лице и очень выразительной руке. Лебеди вырезаны из оленьего рога.

— Человечество держит в руке олений рог примерно 40 тысяч лет. — В голосе Евгения Даниловича, еще пару минут назад жестком и задиристом, снова чувствуется теплота. — Использовали рог как рукоятку для оружия или как вешалку для одежды. И никому не приходило в голову, что из оленьего рога, например, можно воспроизвести кисти рук пианиста-виртуоза Вана Клиберна. Мне страшно нравится очень хороший природный материал: самшит, красное дерево, олений рог. Мамонтовая кость, например, позволяет очень тонко делать зрачок, ресницы. Я могу добиться определенного выражения глаз. На благородный материал времени не жалко. Я пробовал делать из легкого материала. Из липы, например. И что? Что-нибудь да треснет. А с самшитом ничего не случится. Корабельный вал на яхте из самшита делают.

За самшитовыми корнями Евгений Данилович лазил в ущелье под Гагрой. Зачастую пилил тот самый сук, на котором висел над обрывом. В Калифорнии он не был, но обрезки секвойи — калифорнийской сосны — выменял на водку у рабочих в Никитском ботаническом саду. Циничные таможенники крутили пальцем у виска, когда Агранович предъявлял им на таможне неошкуренное полено: мол, в Россию и с дровами. Они и представить не могли, что получится из этих дров.

— Меня всю жизнь считали невезучим. Скромные сборники моих стихов и рассказов вышли только в 90-е. — Евгений Данилович на секунду переводит дух, после мгновенной паузы следует еще более яростное продолжение. — По большому счету поэт без книг, художник без выставок, сценарист без полнометражных фильмов. И меня пытались учить, как все-таки надо жить. Чтобы холодильник был холодильнее, магнитофон магнитофоннее, а уж автомобиль — настолько автомобильнее, что автомобильнее и некуда. А я радуюсь своим находкам. Это не каждому дано. Когда я придумал оборванца, играющего на лучах солнца, как на гигантских струнах, и сумел это зарисовать, а потом увидел это напечатанным в книге, то радости испытал, поверьте мне, гораздо больше, чем при покупке дубленки.

В эту минуту Евгений Данилович Агранович напоминает одну из своих работ. Она называется "Мальчик, снимающий маску старости".

ТЕКСТЫ ПЕСЕН ЕВГЕНИЯ АГРАНОВИЧА

ПЕСНЯ ПРО ОДЕССУ — МАМУ (популярнейшая дворовая и ресторанная песня)

Стихи Бориса Смоленского (1-ый куплет) и Евгения Аграновича (все остальные куплеты)

Музыка Евгения Аграновича

В тумане тают белые огни...

Сегодня мы уходим в море прямо.

Поговорим за берега твои,

Родимая моя Одесса-мама.

Мне здесь родиться было суждено

И каждый день любить тебя впервые.

Ах, больше мне не пить твое вино

И клешем не утюжить мостовые.

Мы все хватаем звездочек с небес.

Наш город гениальностью известен:

Утесов Леня — парень фун Одесс,

И Вера Инбер — бабель из Одессы.

Сам Агасфер — старик-космополит,

Лечил в Одессе стрепанные нервы,

В своих трудах он прямо говорит:

"Одесса — это мама номер первый!"

Был Одиссей бесспорно одессит,

За это вам не может быть сомненья!

А Сашка Пушкин тем и знаменит,

Что здесь он вспомнил чудного мгновенья.

Ты мне один-единственный маяк,

Мне жить теперь так грустно и отвратно...

О сжалься, сжалься, мамочка моя,

Ой мамочка, роди меня обратно!

1938 год

ТОЛЬКО ПЫЛЬ, ПЫЛЬ, ПЫЛЬ...

Первые три строфы — по стихам Р. Киплинга в переводе Я. Ишкевича-Яцаны, остальные сочинены Е. Аграновичем на фронте в годы войны.

День, ночь, день, ночь,

Мы идем по Африке,

День, ночь, день, ночь,

Всё по той же Африке.

Только пыль, пыль, пыль

От шагающих сапог.

Отпуска нет на войне.

Ты, ты, ты, ты —

Пробуй думать о другом.

Чуть сон взял верх —

Задние тебя сомнут.

Пыль, пыль, пыль

От шагающих сапог.

Отпуска нет на войне.

Я шел сквозь ад

Шесть недель, и я клянусь:

Там нет ни тьмы,

Ни жаровен, ни чертей —

Только пыль, пыль, пыль

От шагающих сапог.

Отпуска нет на войне.

Весь май приказ:

Шире шаг и с марша в бой,

Но дразнит нас

Близкий дым передовой.

Пыль, пыль, пыль

От шагающих сапог.

Отдыха нет на войне.

Года пройдут,

Вспомнит тот, кто уцелел,

Не смертный бой,

Не бомбежку, не обстрел,

А пыль, пыль, пыль

От шагающих сапог,

И отдыха нет на войне.

1941 год

Я В ВЕСЕННЕМ ЛЕСУ ПИЛ БЕРЕЗОВЫЙ СОК...

стихи и музыка Евгения Аграновича (песня из к/ф "Ошибка резидента",1968 г.)

Я в весеннем лесу пил березовый сок,

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал...

Что имел — потерял, что любил — не сберег,

Был я смел и удачлив, а счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.

Я менял города и менял имена.

Надышался я пылью заморских дорог,

Где не пахли цветы, не блестела луна.

И окурки я за борт бросал в океан,

Проклинал красоту островов и морей,

И бразильских болот малярийный туман,

И вино кабаков, и тоску лагерей...

Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,

Прилететь к ненаглядной певунье моей!

Да вот только узнает ли Родина-мать

Одного из пропавших своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил березовый сок...

1954 год

ОТ ГЕРОЕВ БЫЛЫХ ВРЕМЁН...

(песня из к/ф "Офицеры", 1971 г.) музыка и текст Евгения Аграновича

От героев былых времен

Не осталось порой имен.

Те, кто приняли смертный бой,

Стали просто землей и травой...

Только грозная доблесть их

Поселилась в сердцах живых.

Этот вечный огонь, нам завещанный одним,

Мы в груди храним.

Погляди на моих бойцов —

Целый свет помнит их в лицо.

Вот застыл батальон в строю...

Снова старых друзей узнаю.

Хоть им нет двадцати пяти,

Трудный путь им пришлось пройти,

Это те, кто в штыки поднимался как один,

Те, кто брал Берлин!

Нет в России семьи такой,

Где не памятен был свой герой.

И глаза молодых ребят

С фотографий увядших глядят...

Этот взгляд, словно высший суд,

Для ребят, что сейчас растут.

И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть,

Ни с пути свернуть!

1971 год