Надежда Сосновская. Это имя неразрывно связано с именем объединения авторской песни "Первый круг", с его деятельностью. Бытует мнение, что, не будь "Первого круга", Сосновская была бы известна, как бард, очень узкой части слушателей, а некоторые добавляют: "Да это же вообще рок!" (До чего же все-таки консервативны КСПэшники! — В.Ж.) Как Надежда оказалась в "Первом круге", что такое женщина в мужском коллективе — у нас накопились вопросы, на которые может ответить только она. И вот наш корреспондент в гостях у Надежды Сосновской.

Корр.: Надя, как случилось, что ты попала в объединение "Первый круг"?

Н.С.: Меня пригласили отцы-основатели. Мы давно уже были знакомы, дружили. Я, не раздумывая, согласилась, хотя до этого двенадцать лет проработала в Институте Туберкулеза на улице Достоевского, переводила иностранную литературу. Правда, долго не решалась прийти в отдел кадров и сказать— "Я ухожу", а когда все же пришла, кадровик никак не мог понять, зачем это мне понадобилось увольняться. Мы долго беседовали, после чего он написал — не в трудовой книжке, не в моем личном деле даже, а в каком-то отдельном листке — потрясающую причину: "Увольняется, чтобы работать по призванию."

Ты не представляешь — такое ощущение свободы сначала было, просто эйфория! Я уже не могла себе представить, как можно каждый день ходить на службу, будто бы я всегда была хозяйкой себе. Хотя нельзя сказать, что ежедневная работа с 8 до 17 меня угнетала. Врачи — одни из любимых моих людей, а в Институте была масса хороших, добрых врачей, знающих своё дело. Да и зарплата, хоть небольшая, но стабильная...

Корр.: Но ты ушла в частные предприниматели?

Н.С.: Да, именно так.

Корр.: А когда, собственно, это случилось?

Н.С.: В 1988 году. Тогда мы собиралась под крышей ДК им. Зуева и назывались театром Авторской Песни. Ставили спектакли, наивные и непрофессиональные, как я сейчас понимаю, но добрые. Было очень интересно работать. Потом мы перебрались на Якиманку в ДК "Красный текстильщик". Работали там постоянно — два концерта в неделю плюс гастроли по всему бывшему СССР. Там нас нашел очень интересный режиссер из Ленинграда Сережа Крапивницкий. Это была очень странная работа: он долго к нам всем присматривался, разговаривал со всеми отдельно, вызывал нас по одному в театр, просил спеть, а сам включал магнитофон. Мы пели по часу, полтора — целый концерт для него одного. После этого с кассетой и плейером Серёжа не расставался — месяц непрерывно слушал песни — вживался в наш мир. Он приходил на домашние концерты, на посиделки. Продолжалось это вкупе несколько месяцев, после чего мы начали под его началом репетировать спектакль "Искусство — это вам не самодеятельность!"

Потрясающий спектакль! К сожалению, никаких видео и кинопленок не сохранилось, да и играли мы его всего раза два. Помнишь, у Миши Кочеткова песенка замечательная? Она написана специально для спектакля и, в общих чертах, характеризует происходящее на сцене. Сам спектакль игрался в маленьком зале без сцены, мы как бы просто собирались на какие-то свои посиделки, а зрители были как бы нашими гостями. Мы обыгрывали наши взаимоотношения, например, когда все собирались пить чай, Андрюша (Анпилов — В.Ж.) и я наливали, раздавали печенье, и кто-то говорил зрителям: "Вот, понимаете, Луферов должен был сахар принести, но опаздывает, подлец, как всегда". А Луферов во втором спектакле вообще решил посмотреть действие из зала и почти до самого конца простоял, спрятавшись за вешалкой с верхней одеждой (она тоже была в зале), после чего, появившись, — а мы, разумеется, постоянно его поминали — сорвал овацию. А зрители просто "покупались" на это, принимали все за чистую монету — чай помогали разливать, подпевали.

Когда Бережок пел песню — а он страшно не любит, когда ему аккомпанируют — мы начинали подыгрывать, подструнивать, подпевать, и он, страшно обижаясь, уходил за сцену, хлопнув дверью. После спектакля вечером Кочеткову звонит приятель и говорит "Что же это вы сегодня так Володю обидели, не стыдно?"

Но это счастье почему-то быстро закончилось. Поэтому я больше люблю камерные залы, которые не отделены от зрителя барьером сцены. "Перекресток" с его демократично низкой сценой импонирует мне больше ЦАТа. А чего уж говорить о "Гнезде глухаря"...

Корр.: Ты разве там не выступала?

Н.С.: В "Гнезде"?! Нет. Была там на одном юбилее, причем меня уверяли, что во время песен официанты не ходят туда-сюда — я специально подсчитала: во время исполнения Бережковым "Соломинки" официантка прошла мимо сцены шесть раз. Я не буду там выступать. Ну не пойдёшь же ты во МХАТ с тарелкой пельменей! Это просто неприлично. Я мечтаю о доме авторской песни, где все будет устроено как надо: кто хочет слушать концерт — идет в зал, кто за рюмкой чая посидеть — в бар, отношения нужно выяснить или поговорить — гостиная или даже отдельный кабинет. Что-то вроде английских клубов.

Корр.: И всё же, Надя, ты рок-бард или просто работаешь в расширенных границах жанра?

Н.С.: Не знаю. Наверное, и то, и другое. К примеру, Мирзаян сейчас на рок ругается. А у него самого период был такой — очень много песен роковых. Да и манера исполнения жесткая, в рок-стиле. Дело в том, что, учась в институте, я пела в рок группе, а сейчас на многие мои стихи пишет песни сын Саша. Вернее, он пишет музыку, а я на музыку — стихи. Вообще сейчас сначала музыка в голове возникает.

Корр.: А что такое авторская песня?

Н.С.: А ты прочитай шестой номер "АП-Арта", там опубликована моя статья, в которой я довольно точно выразила своё мнение по этому поводу. И по поводу "авторская песня плюс рок" тоже.

Корр.: Существует ли сейчас "Первый круг" как творческое объединение?

Н.С.: Нет. К сожалению. Я долго не хотела принимать эту мысль, но в конце концов пришлось. Очень жаль...

Корр.: А почему в "Первом, круге" все участники — москвичи? Существует ли московская школа авторов и исполнителей, отличная от региональных?

Н.С.: Никогда об этом не задумывалась. Знаю только, что московские слушатели отличаются от провинциальных, правда, не всегда в лучшую сторону. Знаешь, когда мы начинали в ДК им. Зуева, мы смогли создать свою аудиторию. Когда мы ушли на Якиманку, наши слушатели ушли с нами.

Есть интересная история. Однажды одна некая социолог или психолог решила провести опрос зрителей, приходящих на наши концерты. Раздавались анкеты, результаты суммировались. А не секрет, что у каждого первокруговца свои поклонники. И выяснились интересные вещи: например, у Миши Кочеткова — блестящего гусара, который должен, обязан нравиться женщинам, — львиную долю почитателей составляют молодые мужчины и юноши. Это, конечно, объяснимо — на него хочется быть похожим, он настоящий мужчина. А из рода необъяснимых для меня вещей был тот факт, что большинство моих слушателей, оказывается, любят Достоевского, моего любимого писателя. Правда, на втором месте у них оказалась Цветаева, которую я недолюбливаю... А Алика (Мирзаяна — В.Ж.) помню, любили женщины бальзаковского возраста и старше...

Корр.: Чем ты сейчас занимаешься?

Н.С.: Я — профессиональный переводчик, работаю в разных издательствах и имею некоторый авторитет в этих кругах. Люблю очень работу — это тоже творчество, хотя иногда и мешает. Понимаешь, когда я перевожу, какие-то центры в мозгу удовлетворяются этим процессом, и стихосложение уже не является потребностью. Обидно бывает — осенью встречаемся, кто-то хвастается, мол, пять песен насочинял, а у меня одна, да и та коротенькая. Но с этим уже ничего не поделаешь.

Корр.: Тебе в этой жизни хорошо? По жизни?

Н.С.: На данный момент не совсем уютно, в последние несколько дней буквально. Здесь дело и в политической ситуации в стране, и не только. Сейчас у меня происходит некая возрастная переоценка ценностей. Этим летом моя подруга, психолог по специальности, сказала, что человек в своем деле должен быть первым, лучшим. И я над этим призадумалась.

А если говорить о жизни глобально, то, безусловно, хорошо. У меня есть дети, работа, друзья. У меня всё хорошо.

Р.S. Младший сын Надежды просил добавить, что "Prodigy" — это круто!

Р.Р.S. О tempore, о mores! (Ред.)