Самая замечательная и интересная песня на диске "Если" — "Сверчки-кузнечики". Есть в ней такой потайной механизм, который заставляет ее слушать вновь и вновь, заводить ее опять как музыкальную шкатулку и, любуясь крутящейся балериной и лебедями, изнывать от желания посмотреть, что у нее внутри и как она так работает? Может, правда в этой коробочке кузнечики сидят и стрекочут?

Такое странное начало — причем тут Крым или Кавказ? И как можно владеть Крымом, только похвалив его? Или речь о кавказском обычае отдавать гостю любую понравившуюся вещь, стоит только похвалить? Тем более странно, ибо речь идет дальше не о вещи, а о человеке как-никак. Или просто надо было как-то начать, и вот такое вышло начало?

За 4 неполные минуты звучания меня знакомят с почти всей жизнью главного героя, "тогдашнего", глупого, да быстрого, и сегодняшнего, богатого, но одинокого и бесхребетного. И совершенно ничего не говорится о других героях, а главное — героине этого романа. Она как бы остается за скобками; настолько бесплотны воспоминания, сны, что если вдуматься, начинаешь сомневаться — да существовала ли эта дама сердца вообще где-нибудь, кроме воображения рассказчика? Ну, хорошо, допустим, что да, и отнесем ее эфемерность к намеренной слабости нажима пера. Что же до "пленителя", то о нем вообще ничего не известно. Кроме фразы "знамо чья" поживиться нечем, так что если и знамо, то только участникам драмы, но не пытливым слушателям. Бывший Лучший Друг? Известный Сердцеед? Карьерист В Мундире из песни про рыжего клоуна или Нежный Недогадливый из песни про погибель нынче, наверняка? Может быть...

Почему же так держит на крючке меня эта история? Например, потому, что в ней недосказанного больше, чем сказанного.

Если сравнивать эту песню с каким-нибудь еще произведением, то на ум приходит "Расёмон" Агутагавы Рюноске, но рассказанный от одного лишь лица, а все остальные версии только подразумеваются. По-моему, Щ. удалось расширить сценическое пространство путем направления вектора внимания вовне, как если бы на портрете объект смотрел не на зрителя, а на кого-то еще, за рамку. И это напряжение внимания передается мне, поэтому я так заинтригован, как же смотрят из-за рамки в ответ, да и смотрят ли?

Посмотрите-ка, как исподволь Щ. подводит слушателей к сопереживанию герою, который его не очень-то заслуживает. Для начала проследим вот такую метаморфозу: предположение — "там она, должно быть, как в плену" перерастает в утверждение "пленница горда", и дальше — "на окне решетка, дверь с замком" уже звучит как приговор. Ну конечно, не может же она находиться за дверью с замком добровольно? Или вот, собственно, сверчки-кузнечики, такой концерт по заявкам дают, что способны растрогать кого угодно, вон как наш герой расчувствовался, аж дымчатым стеклом глаза прикрывать приходится. А "пленнице"— все ни по чем, черства, как сухарь. Что же вы, кузнечики-сверчки? То, что у струны звон другой и давно не отзывается "знамо-кто", мы как-то уже забываем, но вот почему Сверчки-Кузнечики халтурят?

Интересно проследить параллель между песней "Вьюга замолчит..." и "Сверчками". Обе они построены по принципу серенады (не той, что "на балконе, в кружевах...", а "Под окном стою я с гитарою. Так взгляни ж на меня..."). Но во "Вьюге" сюжет развивается классически до самой последней строчки —

Мой ли это голос? Нет, он чей-то.

Я ли это еду? Нет, другой.

Двусмысленность этой строки, будучи расписанной и расшифрованной, может быть перенесена как аппликация на песню о Сверчках. Если иметь в виду буквальное прочтение — некто другой уже опередил лирического героя и уже окликает даму во дворце, тогда как в Сверчках соперник увел даму сердца и заточил ее в "нынешний приют". А если прочитать ее фигурально, по принципу "я сам не свой, даже голоса своего не узнаю", то Сверчки заиграют дополнительным смыслом, потому что "звон другой" перекликается с тем "чужим голосом" из Вьюги.

И наконец, по принципу самое вкусное — напоследок, Нестреляющее Ружьё Щербакова (С).

Конечно, речь идет о Кольце и Кинжале, которые своим восхитительным бездействием одновременно и тормозят, и двигают сюжет, как бы нажимая на газ и тормоз одновременно. Двигают — своим наличием и прямой функциональностью, а тормозят — потому что Ружье Не Стреляет (С) . Кто кроме Щ. смог бы так точно выразить одновременно и отчаянное желание героя что-то изменить, и абсолютную его неспособность это сделать? Вот эта пружинка, которая толкает шестеренки сюжета, и вот почему звучит музыка, и вот видны и барабан с дырочками, и разновеликие зубчики, издающие "пинь" каждый на свой лад, и все равно — я снова и снова как околдованный завожу ключиком шкатулку и не могу оторвать глаз от танцующей балерины.

Я считаю, что за одну эту песню самого Щ. надо наградить Ружьем имени Чехова, и одновременно учредить приз для будущих литературных критиков — Кинжал имени Щербакова, и награждать им самых беспомощных...

Артем Казанцев, первый кандидат