(Из переписки с воображаемым другом, покинувшим страну 15 лет назад)

...Теперь — о Щербакове. Что он поет, я пересказывать не буду — тем более, что разные люди находят в его песнях разное, подчас прямо противоположное, и он, насколько я могу судить, этим очень доволен. Вместо этого я просто посылаю тебе вместе с письмом его кассеты. А вот о том, что он собой представляет для нашей КСП-шной тусовки (у него есть и другая аудитория, но я ее почти не знаю) я немного расскажу. Щербаков появился на небосклоне КСП в начале 80-х. Интересно (и на мой взгляд — принципиально), что он приобрел известность не через расплодившиеся к тому времени сверх всякой меры фестивали и конкурсы, равно как и не через официозные каналы. Он пришел к нам тем же путем, каким когда-то приходили люди, создавшие этот жанр, — с магнитной ленты. Сначала были только песни и голос. Потом возникло имя: Михаил Щербаков. На этой стадии публика бросилась искать его концерты — но их не было. Попытались организовать — ни у кого никаких контактов, никто не знает, где его можно найти. И только когда аудитория дошла до определенного градуса, когда недостаток информации стал активно восполняться слухами и легендами — только тогда начались первые, предельно "камерные" (в квартирах и маленьких помещениях) концерты.

Однако на этом сходство с отцами-основателями кончилось: вход на такие концерты стоил пятерку. Я думаю, для тебя там наши цены остались вечно молодыми? Тем легче будет тебе представить шок КСП-шной "общественности": в ту блаженную пору входная плата на наших концертах колебалась между полтинником и рублем, и только квартирные концерты иногородних авторов (слушателей мало, а человеку нужно как минимум оплатить проезд в оба конца) могли стоить до двух целковых. "Кого он хочет видеть вокруг себя?!" — возмущались ревнители бессребренничества и прочих традиционных ценностей КСП. Дело доходило до совсем уж злобных быличек и апокрифов.

Меня тогда этот накал страстей несколько удивлял. Дело казалось мне явно не стоящим тех бурных споров, которые оно вызвало, — так, то ли проявление личной жадности, то ли чрезмерное увлечение модными тогда лозунгами рыночных реформ... Только позже, в 90-е, я понял, что Щербаков своей "концертной политикой" попал в больное место: как раз тогда расхождение традиционной установки "мы все здесь — друзья, и наши песни суть беседа друзей" с действительностью стало критическим. Никто уже не относился к подобным лозунгам всерьез, но никто и не делал вытекающих из отказа от них оргвыводов. Щербаков решился на это первым. Такова же была его роль и в дальнейшем: первым шагать за некую черту, каждым таким шагом вызывая бешеные споры. Надо сказать, что массовое неприятие Щербакова долго ставило меня в тупик. Ну понятно (то есть, конечно, на самом деле абсолютно непонятно, но поддается рациональному объяснению), когда определенной части публики не нравится, что Дольский чересчур увлекается аккомпанементом, что Никитины часто поют по радио, что Ким работает с профессиональными композиторами, что "Последний шанс" творит "не в том" стиле и т. п. — для некоторых людей любое отступление от классических форм выглядит недопустимым. Но здесь-то никакого отступления и не было! Песни Щербакова ни по каким эстетическим признакам не выходили за пределы классического канона и даже не находились "на грани". Что же в них-то находят неприемлемого? Грешным делом, я начал списывать все это на уже знакомый мне (и чрезвычайно меня интересующий) феномен "локальной популярности".

Дело в том, что в КСП ввиду устойчивого отсутствия нормальной критики и вообще внутрижанровой рефлексии существуют странные локальные перепады популярности того или иного барда. Например, в клубах Поволжья и Урала почему-то принято очень высоко ценить курганского автора Анатолия Киреева, и тамошние каэспешники каждый раз обижаются, когда на очередном представительном фестивале жюри (состоящее, понятное дело, в основном из классиков-москвичей) вновь обносит его наградами. Впрочем, такая флуктуация может и не быть привязанной к конкретной территории. Так, в некоторых кустах московского КСП (особенно в мужской их части) много лет бытовало мнение, что нет такого барда — "Вероника Долина", а есть вздорная баба, которую то ли по блату, то ли по недоразумению приглашают в гала-концерты, на фестивали и т. п. Каких-либо рациональных (или хотя бы излагаемых словами) причин подобного отношения найти не удается. Однако вскоре мне пришлось признать, что к феномену Щербакова все это имеет весьма отдаленное отношение. Во-первых, как ни причудливо распределение "локальной популярности", это всегда мнение региона, клуба, компании, но не индивида.

В нашем же случае не было клубов стопроцентно "щербаковских" и "антищербаковских" — каждый делал выбор сам. Мало того — самые рьяные критики часто признают, что некоторые песни Щербакова действительно хороши, и сами поют их. Во-вторых, "локальная популярность" (вероятно, именно в силу своей необъяснимости) не вызывает споров, а выражением ее "отрицательного" варианта служит не протест, а равнодушие. Просто такого-то автора здесь не любят, не поют, не говорят о нем, а если случайный гость что-то из него споет, то нарвется на неловкое и неприязненное молчание. Щербаков же неизменно вызывает жаркие и долгие споры, с привлечением самой тяжелой полемической артиллерии.

Правда, рациональными эти аргументы признать подчас очень трудно. Упреки в неправильном поведении, нелюбви к КСП, презрении к публике и прочих житейских вещах, на мой взгляд, вообще не подлежат обсуждению. Риторические вопросы типа "Куда зовет Щербаков?" от людей нашей социально-культурной группы как-то неловко и выслушивать. Сентенции вроде "Он рисует красивую картинку, но за ней — пустота" слишком уж напоминают цитаты из официозных разносов, писавшихся в приснопамятные времена обо всем сколь-нибудь заметном, в том числе — и о классиках нашего жанра; остается лишь удивляться, что говорящие сами не слышат этого сходства. То же самое можно сказать об упреках во вторичности, книжности, романтизме и т. п.

Несколько интереснее, на мой взгляд, обвинения в имморализме — хотя их-то как раз ничего не стоит опровергнуть: все они основаны на двух-трех цитатках, против которых можно выставить вдесятеро больше противоположных, откопать точно такие же хоть у Окуджавы, хоть у Матвеевой или просто напомнить, что автор не обязан совпадать с лирическим героем песни. И тем не менее в самой этой претензии (а высказывают ее многие, в том числе и весьма сведущие люди, причем независимо друг от друга) проглядывает что-то интересное. Почему, в самом деле, именно Щербаков обязан быть моралистом? Почему никто не рассматривает с этой точки зрения других авторов? Мой давний приятель (ты наверняка помнишь его статьи в старом "Менестреле", подписанные "И.З.Хвостов") сформулировал эту претензию еще занятнее, применив к Щербакову слова, сказанные кем-то о Бродском: "Это — мальчик Кай, складывающий из льдинок слово "вечность". Тут не так важно даже, справедливо это сравнение или нет, важнее другое: сам упрек опять-таки предполагает, что в творчестве должно быть что-то кроме красоты и гармонии, некое внеэстетическое содержание. Какое же? Об этом — позже.

И, наконец, наиболее информативно высказался один авторитетный в наших кругах человек. Он, постоянный гитарист и запевала многих КСП-шнх компаний, подметил, что, в отличие от прочего репертуара этих компаний, песни Щербакова не поднимают тонуса поющих. У него нет ощущения, что песня его подхватывает и ведет — наоборот, он сам должен тащить ее, и это тяжелая работа.

В запальчивости я было возразил ему, что меня Щербаков очень даже тонизирует. После этого развивать дискуссию в том же направлении было уже невозможно — о вкусах не спорят. И только потом я сообразил, что это различие все и объясняет.

"Тонизирующий" эффект стихотворения или песни — это ощущение соприкосновения с высшей ценностью. То, что данная песня действует таким образом на всю компанию, не удивительно — компании КСП и подбирались по этому признаку, любовь к одним и тем же песням означала общность ценностей. (Подробнее можешь посмотреть в статье В. Чесноковой "Кто сменит атлантов?" в "Менестреле" № 3 за 1989 год — если только у тебя еще цел экземпляр, который я тебе тогда посылал.) Есть масса людей, причем, вполне развитых, которые в наших песнях ничего "такого" не слышат — но они в наши компании и не входят. Просто у них совсем другие ценности или, по крайней мере, другая иерархия их.

Теперь понятно, почему вопрос о принадлежности к нашему жанру того или иного автора, той или иной песни так легко решить по непосредственному ощущению и так безнадежно трудно обосновать это решение рациональными аргументами. Речь ведь идет не о стилевом, эстетическом и т. п. сходстве, а о сходстве ценностей, а это — вещь почти неформулируемая. С другой стороны, из сказанного следует, что все наши корифеи, при всем их несходстве между собой по любым формализуемым признакам, в этом отношении абсолютно едины.

Задним числом, правда, можно вспомнить периодически возникавшие споры о принадлежности к бардам Дольского или Бачурина, о том, как из "пантеона" как-то незаметно выпал Михаил Ножкин (видимо, именно по причине нарастающего несовпадения ценностей), о резком отмежевании от жанра Розенбаума... Но принципиальное единство сохранялось, и каждый новый кандидат в барды мог лишь присоединиться к нему — или не присоединиться.

В свете этого песни Щербакова — первое непоправимое нарушение такого положения. Дело не в том, что он исходит из совсем другой системы ценностей — будь это так, коллеги и аудитория просто распознали бы в нем чужака и отвергли бы его, как отвергали многих. Фокус в том, что одни из нашего круга (в том числе и я) уверенно воспринимают Щербакова как "своего", а другие столь же уверенно — как "чужака". Иными словами, дело не в Щербакове — дело в нас и наших ценностях.

Система "свой — чужой" исключает понятие развития. Либо мы несмотря ни на что узнаем "своего" — и тогда все происшедшие с ним изменения не имеют никакого значения. Либо же изменения настолько глубоки, что делают его для нас неузнаваемым — и тогда никакого значения не имеет уже то, что этот "чужак" когда-то был "своим". Но как быть, когда одни узнают, а другие — нет?

Это означает, что нашему ценностному единству приходит конец (об этом, кстати, тоже писала Чеснокова — об исчерпанности той "сверхидеи", под влиянием которой формировалась авторская песня). Чтобы наши ценности оставались живыми, они должны развиваться, а развитие всегда имеет некоторое направление, и ниоткуда не следует, что всем нам и дальше будет по пути. Как писал давным-давно Ким, "Отныне цель житья-бытья//У тех — своя, у тех — своя". Различия в физиологических ощущениях не преодолеваются никакими дискуссиями.

Вероника Долина любит называть себя "последней шестидесятницей". Отталкиваясь от этого определения, можно сказать, что Щербаков — первый постшестидесятник. Не об этом ли его "Дорога" (она есть на одной из кассет)?

Далеко до срока, до края далеко.

Налево — дорога, направо — дорога.

Чего ж ты хлопочешь, страдаешь, рыдаешь?

Иди куда хочешь и делай, как знаешь.

Налево — посевы, направо — дубрава.

Иди себе влево, ступай себе вправо.

Смотри, куда люди, и двигай туда же.

Всевышний рассудит. А я пойду дальше.

Тебе меня жалко? Так мне еще жальче!

Но, шатко и валко, а я пойду дальше.

И зависть не гложет, и нет во мне злости.

Я даже, быть может, зайду к тебе в гости.

Зайду не за делом, и мы поскучаем,

И женщина в белом одарит нас чаем.

Мы трубки раскурим, отведаем снеди

И всласть потолкуем о жизни и смерти.

А утром чуть выйдешь, чуть выглянешь даже —

В тумане увидишь, как я иду дальше,

Походкою твердой шагаю по хляби,

И весь такой гордый, и весь такой в шляпе.

А дальше все ветры, обвалы, откосы,

Все глуше ответы, все выше вопросы,

Все тьмою объято... Но Господи Боже!

Ведь если не я-то – то кто же, то кто же?

Знаешь, с чем, на мой взгляд, "рифмуется" Щербаков? С окуджавской "Главной песенкой":

Сквозь время, что мною не пройдено,

Сквозь смех наш короткий и плач

Я слышу: выводит мелодию

Какой-то грядущий трубач.

Легко, необычно и весело

Кружит над скрещеньем дорог

Та самая главная песенка,

Которую спеть я не смог...

Кстати, интересная деталь: говорят, Окуджава, послушав Щербакова, усомнился в своем сенсационном утверждении пятилетней давности насчет смерти авторской песни. Если это правда, то становится понятно и то, что он имел в виду тогда, и почему именно Щербаков заставил его усомниться в своей правоте сейчас. Значит, и он думает о том же (или, по крайней мере, чувствует то же). Впрочем, даже "если это и придумано — это хорошо придумано".

Ты вправе меня спросить: что же это за "направление развития ценностей", которое обозначил своими песнями Щербаков? Не знаю, смогу ли я ответить на этот вопрос (я ведь уже говорил, что ценности почти не поддаются словесному изложению, а значит описать словами их изменения по крайней мере не легче). Тем не менее я попытаюсь ответить на этот вопрос, но то будет отдельный долгий разговор. И прежде чем он начнется, я хочу, чтобы ты послушал Щербакова и составил собственное мнение. В конце концов, может быть, это я все придумал, нагромоздил невесть что вокруг простых и ясных песен, а в них ничего такого и нет? "А счастье не здесь, не там и не сям..."

Мне очень важно твое независимое и непредвзятое мнение. Без него я дальше не стронусь...

Написано в ходе проекта "Щ-1", исследующего творчество Михаила Щербакова. Проект "Щ-1" разработан и осуществлен группой сотрудников Фонда "Общественное мнение".