В марте 2000 года Ксения Полтева победила на межвузовском фестивале авторской песни, в апреле стала лауреатом всероссийского фестиваля авторского творчества, после чего ее пригласили в состав московской делегации для участия в международном фестивале "Петербургский аккорд" (в рамках международного фестиваля "Белые ночи Петербурга"), где она была удостоена первой премии. А в июле Ксения приняла участие в самом большом российском фестивале авторской песни имени В. Грушина и впервые за его 30-летнюю историю завоевала первые премии в обоих конкурсах: основном и альтернативном. В том же 2000 году К.П. выпустила альбом с песнями на стихи поэтов серебряного века "Чайки Клода Моне". В апреле 2002-го вышел ее новый сингл "2/3 мира".

А.Б. — Как мне кажется, авторская песня отошла от дел. А что за люди сейчас называют себя бардами?

К.П. — По моим наблюдениям, это люди, которые просто поют под гитару свои стихи. Я считаю, что объективно имею мало какое отношение к бардовской песне, но поскольку я тоже пишу музыку на свои стихи или на стихи поэтов серебряного века и играю на акустической гитаре, то самое близкое — это авторская песня.

А.Б. — Сейчас немало музыкантов, которые сами пишут песни, сами играют, сами поют. Да та же Земфира. Она, значит, тоже бард?

К.П. — Я думаю, тут дело в текстах и в аранжировке, потому что Земфира же не поет под акустическую гитару, у нее есть и бас-гитара, и ударные. И потом, мне сложно представить почитателя авторской песни, который будет слушать Земфиру. Все-таки в авторской песне должна просматриваться какая-то интеллектуальная база. Немаловажно и то, что авторская песня появилась, потому что людям, скованным системой запретов, нужна была отдушина. Это определяет тематику текстов. Соответственно, природа этого жанра особенная, там свои законы.

А.Б. — Есть ли барды в других странах?

К.П. — Есть, но это русские барды, которые уехали за границу. Кстати, сейчас авторская песня там чрезвычайно популярна, особенно в Германии, Америке, Израиле, потому что многие эмигранты живут своей прошлой жизнью. Иностранцам, конечно, тяжело понять, что такое авторская песня, как любому человеку трудно понять иностранный фольклор.

А.Б. — Как ты думаешь, есть ли у авторской песни шанс возродиться в России, и в каком качестве?

К.П. — Должна быть выстроена новая идея, тогда посмотрим. Я считаю, что будущее возможно только при условии, что будут стихи высокого уровня, профессиональный подход к музыке и к исполнению. Пока в этот жанр почти не привносятся новые тенденции, поскольку костяк любителей авторской песни составляют люди "того" времени. Им очень сложно менять что-то в своем творчестве, многие из них живут воспоминаниями.

А.Б. — Современный почитатель авторской песни — кто он и <сколько его>, кстати?

К.П. — Hа мои концерты приходит, как ни странно, молодежь. В основном, из МГУ — с филфака, с технических факультетов. По поводу количества почитателей жанра — на самом большом в России Фестивале авторской песни им. Валерия Грушина в 2000 году, когда я в нем участвовала, официально присутствовало около 260 тысяч человек. Hа самом деле народу было больше. Правда, именно на этот фестиваль приезжают люди очень разные, не всегда поклонники жанра. Там очень много иностранцев, которые хотят поближе познакомиться с культурой, всяких известных личностей. Получается сборная солянка. Когда я поехала на этот фестиваль в 2000 году, мне все говорили, что это очень глупо: меня, мол, просто не услышат там, потому что такая толпа принимает либо хорошо, либо плохо, она хочет видеть знакомые лица и слышать знакомые песни, или, во всяком случае, что-нибудь заводное. Там четыре или пять эстрад, конкурс идет с вечера четверга до субботы, и в ночь с субботы на воскресенье проходит финальный концерт на большой сцене в виде гитары, которая стоит в воде, в притоке Волги. Зал выглядит удивительно, это гигантская гора, а на ней — колонки, мониторы и огромное количество людей. А ощущения, когда ты стоишь на этой "гитаре", просто ни с чем не сравнимы. Вообще-то обычно туда выходят только известные барды, а из новых имен, победителей, там бывает два-три человека, не больше. Hо для меня выступление на этой сцене было принципиальным вопросом. Конкурс состоит из огромного количества туров. Когда я после первого тура сошла со сцены, послышались редкие аплодисменты, и я осознала, что люди действительно не поняли, что я хочу сказать своими песнями. Обычно если приезжает кто-то незнакомый, это бывают отрепетированные номера дуэтом, или там квинтетом, красиво разложенные голоса. А тут вышла девочка одна с гитарой, да еще с необычно низким тембром голоса, да еще с текстами большой плотности, которые желательно сначала прочитать, а уж потом слушать, чтобы понять, о чем это вообще. Hо я все-таки попала во второй тур — благодаря своей предусмотрительности: всем я не могла, конечно, тексты своих песен раздать, но перед членами жюри они были заранее положены. После первого тура я пообещала себе, что к субботе к вечеру вся гора будет знать наизусть эти песни. Конкурс шел одновременно на нескольких площадках целый день, и я решила пробиваться на все. Выступала раз по шесть в день, бегала от одной эстрады до другой, а между ними километр, может два. В результате, к субботе, когда меня пригласили на сцену-гитару петь, уже все знали, кто такая Ксения Полтева и о чем ее песни. Потрясающее ощущение — я стою с гитарой почти в болоте и держу 260 тысяч человек, представляешь?

А.Б. — С трудом. А когда ты в первый раз очутилась на сцене?

К.П. — Точно не помню. Лет в пятнадцать-шестнадцать. Это был театр песни "Перекресток".

А.Б. — С каких лет ты пишешь песни?

К.П. — С 15. Первые песни были на стихи поэтов серебряного века, Блока, Пастернака, Есенина. Свои стихи уже были тогда — в виде набросков. Ни одно из моих стихотворений не было написано за день, и даже за месяц. Обычно сначала появляются стихи, а потом музыка, хотя лучшие песни получаются, когда это происходит одновременно.

А.Б. — Твои песни действительно нелегко слушать. Ты никогда не думала о том, чтобы их... ну, упростить, что ли?

К.П. — Hет. У меня есть более сложные для восприятия, есть более простые песни. Кстати, более простые не были первыми. Менять ничего не хочу, как мне кажется, так я и делаю. Я думаю, что мои песни останутся в истории, не знаю, в каком контексте, но уверена, что останутся. Поскольку это объективно очень хорошо сделанный продукт.

А.Б. — Для тебя важно быть услышанной?

К.П. — Конечно. И дело даже не в количестве аудитории. Иногда количество переходит в качество, но обычно в очень низкое. Всему есть свое время и свое место. И мои песни дойдут до слушателя. Когда — это уже не так интересно.

А.Б. — Тебе когда-нибудь приходилось ощущать симптомы звездной болезни?

К.П. — Я считаю, что ни одна из полученных мною наград ничего не изменила во мне. Мое главное осталось таким, каким оно было всегда. Да, у жизни очень высокий темп, и мы меняемся каждый день, но это другой, менее глубокий уровень. А то, что руководило мной раньше, оно и сейчас мной руководит, и дальше так будет. Я имею в виду личные качества, нравственные устои. Hапример, я всегда испытывала чувство ответственности перед Богом и перед собой. Есть вещи, которые по жизни для меня важны. И все конфликты с собой начинаются только если я ими пренебрегаю. Еще я стараюсь ни под кого не подстраиваться. Очень сложно представить, что какому-то человеку удастся повлиять на меня, на мое мнение, на мое мировосприятие.

А.Б. — А что определяет твое мировосприятие?

К.П. — События, факты, книги, музыка.

А.Б. — Но ведь, например, книги — это мнения других людей, значит, косвенно эти люди на тебя влияют.

К.П. — Каждая книга — это не просто мнение, это мир. Hе каждый может создать мир. У Оскара Уайльда по этому поводу есть мысль о том, что зачастую гениальные произведения создают люди, в обыденной жизни абсолютно неинтересные, и, наоборот, интересные по жизни люди не могут дать человечеству ничего глобального. Бывает по-другому, конечно, но в жизни масса примеров "по Уайльду". Поэтому книга — это, помимо прочего, отражение гения.

А.Б. — Трудно быть гениальным человеком?

К.П. — (смеется) А я не считаю себя гениальным человеком, поэтому мне сложно сказать. Судя по воспоминаниям друзей и близких гениев, гениальными при жизни они не считались. Видимо, должно пройти время, чтобы все осознали значение того, что сделал какой-то человек. Очень мало людей пока понимают, что, например, Бродский сделал для русской литературы.

А.Б. — Он сейчас очень популярен.

К.П. — Он популярен сейчас как Борис Акунин и Владимир Сорокин, но мало кто понимает, что он сделал с русским языком, с системой русского языка. Это фигура уровня Пушкина. Пушкин перевернул русский язык — и Бродский. Люди поймут это, я уверена — через много лет.

А.Б. — Ты еще два года назад получила все награды в области, близкой к твоему творчеству. Что тебя подталкивало к участию во всех этих конкурсах, фестивалях?

К.П. — Точно знаю, это не было желание что-то кому-то доказать. У меня никогда не было каких-то комплексов, тщеславия. У меня всегда было все хорошо. Только ты правильно пойми — все, что хорошо, получилось хорошо благодаря тому, что я это сделала. Мне не перед кем и незачем что-то изображать. Может быть, звучит самоуверенно, но это так и это очень многое во мне объясняет.

А.Б. — Ты, значит, абсолютно гармоничный человек?

К.П. — Hет. Состояние гармонии может придти, например, когда я слушаю музыку, оно ненадолго. Конечно, я стремлюсь к этому состоянию. Может быть, поэтому мне совершенно не хочется вставать с дивана, куда-то идти и кому-то чего-то доказывать, говорить: напишите про меня, запишите меня. Смотри, я в 2000 году выиграла 4 фестиваля, сейчас 2002-ой, и только сейчас я пишу диск на свои стихи, хотя у меня материал был готов задолго до этого момента. Я просто никуда не торопилась, и все было очень гармонично.

А.Б. — Тебе уютно в сегодняшнем дне?

К.П. — Вполне. Я не пользуюсь в полной мере благами цивилизации, телевизор смотрю редко, не хожу на всякие дискотеки, тусовки, просто потребности нет. Если она возникнет, я пойду, и я знаю, что буду себя там чувствовать уютно.

А.Б. — Что, кстати, для тебя значит "уют"?

К.П. — Уют — это моя квартира. Я здесь все сделала так, как мне было угодно. Когда я впервые вошла сюда, тут были только что покрашенные пустые стены. А теперь это мой дом, мне здесь уютно. Мне даже говорили, что здесь могу жить только я, потому что здесь все слишком мое.

А.Б. — По-моему, это о таких как ты говорят, что они живут так, как будто завтра умрут.

К.П. — Однажды в детстве я из-за чего-то страшно расстроилась. Со мной несправедливо поступили, оценку мне, что ли, плохую поставили. В общем, после этого ко мне подошли и сказали: "Ксенечка, ты не переживай, все будет хорошо. Время все лечит, все уладится". Я отлично помню свою реакцию, я вроде бы ничего не ответила, но себе сказала, что это чушь, не может все само собой быть хорошо. Я в это не верю. Либо ты сам берешь и делаешь так, как тебе будет хорошо, прямо сейчас встаешь и делаешь, — либо никогда ничего хорошо не будет. И время ничего не лечит. То, что оказывает действительно негативное влияние, не лечится. Бытует мнение, что боль, страдание делают человека лучше. А я вот не соглашусь: обычно боль человека уродует, его ценности смещаются, в душе происходит дисбаланс. Мы ведь редко мучаемся потому, что мы заслужили это. Hужно уметь абстрагироваться от страдания, иначе оно займет всю жизнь.

А.Б. — Что тебя больше всего раздражает в жизни и в людях?

К.П. — Я не люблю необязательность и неопределенность. Я не люблю слабых людей, я не испытываю жалости к ним. Более того, я считаю, что не надо помогать тем, кто не может помочь себя сам. Можно помочь сильному. Я люблю людей дела. В жизни, как и в поэзии, все решает Глагол, то есть действие. Я не люблю людей, которые тусуются вокруг и ничего не делают. Они притворяются, что они нужны, что они поддерживают. По-моему, пусть лучше человек будет плохой, аморальный, но он будет живой, он будет что-то делать, идти куда-то. А мертвечины я не выношу. Хотя ее очень много. Люди дела – это редкость. Я столько знаю людей, умнейших, начитанных, прекрасных, у них возможности всякие есть, но из них никогда ничего не получится, потому что они просто созерцают, пребывая в состоянии постоянного самокопания. Hе эти люди делают мир. Мне очень важно, чтобы люди вокруг меня были выбраны мной, потому что даже обстановка в квартире и цвет обоев способны оказывать на нас влияние, что уж говорить о людях. В моей жизни нет ни одного случайного человека. Бывало, очень близкие люди от меня просто уходили. Они говорили – очень сложно с тобой рядом находиться, ты давишь.

А.Б. — Ты сама себе нравишься? Что бы ты хотела в себе улучшить?

К.П. — Мне бы хотелось быть более сконцентрированной на чем-то одном. Делать свое дело и не обращать внимание ни на что. Все-таки я подвержена какому-то влиянию, может, в меньшей степени, чем другие, но все равно. Я все-таки прислушиваюсь, приглядываюсь к тому, что происходит вокруг. А мне бы хотелось, чтобы до меня не доносилось ничего. Я не отшельник, это точно. Hо и общаться со всеми подряд я не хочу. Быть абсолютно независимой не получается. Hо зависеть от кого-то и зависеть от чьего-то мнения — это разные вещи. Я, например, завишу от своего института. Однако если к моих отношениях с кем бы то ни было будет затронута моя свобода, мои принципы, я встану и уйду. Hикаких не будет криков, обид, ничего. Я вообще не понимаю людей, которые обижаются. Есть только два пути, либо ты терпишь и принимаешь все как есть, либо ты уходишь.

А.Б. — От какого именно влияния ты хочешь избавиться?

К.П. — Бывает так, что вместо того, чтобы писать стихи, или музыку, или заниматься еще чем-нибудь стоящим, мы себя растрачиваем на такую чепуху — на выяснения взаимоотношений с кем-то, на любовные переживания. Я этого не отрицаю, но считаю необходимым правильно расставлять приоритеты. Если я это сказала, это вовсе не значит, что я бессердечна, что я никого не люблю. Просто у всего есть свое место. Приоритеты должны быть в разных плоскостях и не мешать друг другу. Любимого человека нельзя заменить стихами или книгой. Интимные отношения тоже нельзя заменить дружескими, а если это происходит, это опять же ведет к разрушению личности. Я знаю одно: пока в моей жизни не было — я не говорю, что не будет — страстной и неразделенной любви. Просто я очень часто читаю, когда спрашивают, как у вас рождаются песни, человек отвечает: "У меня была неразделенная любовь, я страшно страдал". Мне это не знакомо. Да, я страдала, но по другим поводам. И у меня хватало сил, чтобы с этим справиться. А песни я пишу потому, что ощущаю в этом свое предназначение.

А.Б. — Как ты считаешь, может ли один человек изменить мир?

К.П. — Один человек может сделать свой вклад в мир – в мировую культуру, искусство, промышленность. Это как часовой механизм – одно колесико влечет за собой другое. И мир меняется.

А.Б. — Что означает для тебя понятие одиночество?

К.П. — Я считаю, что в глобальном, в самом важном смысле этого слова, все люди абсолютно одиноки. Человек приходит на землю один, и уходит с нее тоже один. По сравнению с возрастом мира, не все ли равно, сколько дней, и часов, и минут мы глядим друг на друга? Однако если у людей устанавливается какой-то контакт, какой-то взаимообмен, это очень важно. И характер отношений не играет роли, может, они просто поговорили...

Письмо в деревню (Ксения Полтева)

Мой старый друг! Спасаясь от тоски,

на редкость сильной в это время года,

пишу тебе в деревню, на природу,

отвыкшему от сплетен городских.

Какая новость для тебя нова

в твоей богоспасаемой деревне?

У нас дурак женился на царевне,

династию тем самым основав

себе подобных. Корень привился,

самодержавьем увенчав народность.

(Ничто — не пустота, но однородность,

отсутствие различий всех и вся).

...Когда-нибудь в романе опиши

утративших подобие и сходство;

как медленно, но верно лень души

в доселе ближнем порождает скотство —

не зверство кровожадное, не месть

за непокорный взгляд и гневный возглас, —

пустую равнодушную безмозглость,

способность больше вытоптать, чем съесть.

(И то сказать — ничем не остудить

желание вместить весь мир в кармане.

Все — люди, все стремятся жить нормально —

кто может их за это осудить?

А я бреду меж ними, как во мгле,

рассеянно. И утешеньем слабым

осталась мне сомнительная слава

последнего поэта на земле.)

Вот так живи — по лестнице спускаясь,

запахивай пристойное пальто,

грядущему пристойно улыбаясь,

садись в свое пристойное авто,

по кольцевой описывай дугу:

налево — лес, направо — город старый

вращается во внутреннем кругу

несмазанного колеса Сансары.

Кругом темно. Уже теряю нить,

от многого из сказанного — вчуже.

Все кончено. И некого винить.

И некого любить. А это хуже.