Тень на плетень (из сборника "Кольчуга")
Леонид Губанов
Старина обеднела.
И куда облетела, не знаю.
В передрогшее тело с низовья входили слезами.
Заглушая топор, что гудел над сосёнкою звонкою.
Заартачился хор под бурлацкой рубахою тонкою.
Эй, Дубинушка, ухнем!
Не уху мешать, а угли.
Не молодок мять, а вёсны.
Не колы ломать, а вёсла.
Эй, Дубинушка, ухнем.
Ай, зеленая сама пойдет.
От натуги пухнем.
От холеры голова поет.
Дёрнем, подёрнем, да ухнем –
в угли!
Пой! Заря уж распоясалась.
Боль уж точит нам балясы.
Нужно, дружно, ухнем!
Полдень.
Поднят,
глух, нем.
Эй, Балакирев, поусерднее, ох!
Вы – во – ла – кивай
на сердце эпилог.
...Из твоих низин, парень,
Золотых дай сил в паре!
Выходил крикун – через мили.
Нарекли реку – Миром!
Без конца она, без начала.
Не рубить канат от печали.
Не грести весне к пьяной роще,
а грустить, как снег или площадь.
...Вот и солнце, ясно солнце замаячило
на руке соснувших сёл болячкою.
Не тревожь его, как будто рану, –
Бурлаки ревут, как два бурана.
По жаре, не ради жратвы вкусной,
вливаются в лямицу и тащат баржу Искусства.
Больно, больно... сердце перевязано.
Пой нам, пой нам про Степана Разина!
Легче, легче. Заноси пуще!
Печень певчих – Пушкин!
... Да, он.
Давай, наваливай, тащи
По валежнику поваленному
В ночи.
Сквозь уста твои кустарники, Наталья!
Эй, устали что ль, вставай, наддали!
37 лямок вошли в плечо,
причем
до крови, до каждой жилки сердца.
37 кричат грачом, как чёрт
вытираясь на рассвете полотенцем.
Не однажды, не однажды, погоди!
Перетерты будут лямки, перетерты.
Будет кровь, и вместо выжженной поддевки
будет бинт вторичной лямкой на груди.
Бурлака назвали, кажется, поэтом.
Говорили – вот не выдержал, упал.
Был январь, а он кричал, врывался в лето
и морочился с морошкой на губах.
И приснилась ему и гроза, и волны,
и соленый грот, и сладкий рот.
А в прихожей кучера и воры,
и никто руки не подает!
