Объяснение в обиде (из сборника "Преклонив колени")
Леонид Губанов
Растаяли, а может быть расстались,
Лицо – темница всех моих вопросов.
Сокровище, все острова состарились
И нерушимых клятв сожгли обозы.
Растаяли, а может быть простились,
Остыли на земле простоволосой?
Каким же мы отчаяньем мостились?
Душа – темница всех моих вопросов.
Когда я нажимаю на перо,
Как будто на курок я нажимаю –
Снегурочкино счастье намело:
Расстрелянные годы оживают.
Как много крови, а потом воды –
Все утекло, но не подайте вида,
Я весь перебинтован, ну а ты,
Моя беда,
победа
и обида?!
Я знаю, что в кольчуге старых слов
Бессмысленен наш робкий поединок –
Шрам глубже стал, он превратился в ров
И сплетнями покрыт, как паутиной.
На дне его я видел ваш портрет,
Два-три письма, забытое колечко,
И разговор, которому сто лет:
"Простимся? – Нет!
Расстанемся? – Конечно!"
Я к вам уже навеки не приду,
А если и увижу, вздрогну тихо,
Как будто на могильную плиту,
Где фото есть, знакомое до крика.
Злорадно, как подвыпивший палач,
Шепну на ушко проходящей жертве:
"Не верьте мне, моя душа из жести,
И казнь была одной из неудач!"
Я уши от допросов залепил
Лиловым воском, головою бился –
Ведь я свою же бабу зарубил,
Попутал в темноте, видать, ошибся.
Мне кажется, мне кажется, с тех пор –
Проходит где-то рядом, в шарфик кутаясь,
Забыв тот окровавленный топор,
Моя свобода, а быть может – мудрость.
Растаяли... но мы с тобой не снег,
Скорее, мы стремительно упали,
Как две звезды, целуя все и всех
Своими раскаленными губами.
А кто-нибудь на нас смотрел в тиши,
Загадывая хрупкое желанье,
Чтоб только для его слепой души
Осталась ты хоть капельку – живая!
В жестокий век убийц, а не святых
Прости мне, ангел, мой угрюмый почерк.
Но мне милей увядшие цветы,
Как звезды те, что умирают ночью!
