Губанов Леонид

Дуэль с Родиной

                  Леонид Губанов

В сентябре вода прибывает, 
в сентябре гробы забивают, 
в сентябре мой окунь спешит, 
в сентябре молодкам грешить, 
в сентябре шакалит рассвет, 
в сентябре сдается браслет, 
в серебре дверей постою, 
в сентябре врагов засолю. 
За унылым солнцем рыбачь, 
накорми кормилиц страной, 
там, где бьются рюмочки дач, 
разливая август блатной. 
И, наверно, сторож мой пьян 
и с моею бабой хитер – 
отпустил гулять по полям, 
отпустил плевать на костер. 
Я такие шутки трепал 
в стороне от медных лопат,
я всю жизнь тоску зарывал, 
да смеялся Понтий Пилат. 
Упаду на мраморный стол, 
упаду на Лер-мон-то-ва. 
Михаил! Труба – это вздор, 
в ожиданье ввергнуты. 
Кто спешит – спешит по следам, 
подстрекатель, голос-мороз, 
ах, как жизнь и грудь разметал 
секундант, к вам в гости – погост.
 
А моя дуэль – не моя
и маячит вниз головой.
Я за львиной долей ручья
притворился спящей совой.
Ах, моя дуэль – нет дурней,
семь шагов не пройдено.
Это жуть – дуэль, это гром – дуэль –
мне стреляться с родиной.
Я на пу... на пулю иду,
я ма-му... мамулю в бреду,
помолись, отшельник, и тут
преклонись, ошейник в виду
и в районе сказочной лжи
для победы скатерти сторожи.
 
Эх, Россия, кровь или дым, 
пусть порвет толпа тебя на бинты,
чтоб остался я, жил и жил, 
чтоб осталась ты, пуля в жир. 
И во всех церквах прозвонят, 
и закроют школы – молебен.
И стихи мои прозвенят,
а тебе дадут красный гребень.
Порошок ли сонный не спрошен?
Пять минут подумай о прошлом,
кандалы попробуй на зуб – 
все к тебе фальшивых везут.
У твоей кровати не спят,
у твоей подушки –  все служка,
и четыре века подряд
у кривой петли –  мелочь в кружку,
и задушен тот, кто надушен,
пять минут! Заход! Только слушай.
 
По всем твоим каменным сводам и сваям, 
по всем твоим траурным спорам и сворам 
Дуэль превратилась в позорную свадьбу 
Морозовой в шубе с раскольником голым. 
По всем твоим гадким арестам на место, 
по всем твоим шатким глазам для невесты 
носили свой крест и мешали для теста 
Григория голову... ангела крестным. 
По всем твоим дулам и думам, и дамам, 
по всем чертежам голубого удара, 
по всем мостовым, где смеяться охота, 
пройдет анекдотов слепая пехота, 
по всем, где записки сложила не в жилу, 
по всем подлецам, для которых служила, 
по всем, где опять барабан и гримаса, 
по всем, кто примазался или при масле. 
Я кровь разотру и на белом, и черном, 
я сделаю каждого вас – кумачовым. 
Пусть кто-то кричит и бренчит кулачками... 
Я бусы плету, я знаком с дурачками.
 
Белым мальчикам гулять, голосить, 
бледным мачехам цветы выносить, 
занавешивать иконы с утра, 
ах, только пудра в это время мудра. 
Белым мальчикам стаканы крошить, 
белым мальчикам отцов прогонять, 
белым мальчикам на белом не жить, 
все их губы для меня, про меня. 
К белым мальчикам я в черном пальто 
приглашенья на дуэль разнесу, 
а они потом возьмут долото – 
деревянный мой конвой разнесут.
 
Молодцы, что для меня йод просили, 
популярнейшие века, веки пленные, 
дайте сдачи мне с убийства России, 
у меня с собой одни неразменные.
 
И гудят колокола – Кар... кар, 
и опричники поют – скор... скор, 
и откроют вам в Москве, здесь, бар, 
вы там будете хлебать кровь и кровь!.. 
Ну а в пятницу... и в пять, всего вернее, 
я, Россия, при честном народе 
грохнусь пред тобою на колени 
там, где кровь и все лицо колотит. 
Если есть чеснок, он есть и в ангеле. 
Ангел –  это ты и Модильяни... 
На меня прищурится Евангелие, 
там, где всех апостолов деяния.
 
Раздевайся, Вера, это – ночь, 
раздевайся, это лишь начало,
ведь Россия –  ни жена, ни дочь, 
ты напрасно на меня кричала...
 
Когда я выбью шестерку, ты нальешь мне в стакан Бордо... 
Ну а там, где бульвары сиренью махровою мокнут, 
целый будущий век продают пуговицы с моего пальто, 
и идут с молотка мною где-то разбитые окна!..