Допрос под Брамса
Евгений Евтушенко
Был следователь тонкий меломан,
По-своему он к душам подбирался:
Он кости лишь по крайности ломал,
Обычно же допрашивал под Брамса.
Когда в его модерный кабинет
Втолкнули их, то без вопросов грубых
Он предложил "Дайкири" и конфет,
А сам включил, как бы случайно, "Грюндиг"...
И задышал проснувшийся прелюд,
Чистейший, как ребенок светлоглазый,
Нашедший неожиданный приют
В батистовской тюрьме под Санта-Кларой.
...Их было двое. Мальчик лет семнадцати,
Он быстро верить перестал Христу
И дёру дал из мирной семинарии,
Предпочитая револьвер кресту.
Теперь стоял он мрачно, непреклонно,
С презрительно надменным холодком.
И лоб его высокий непокорно
Грозил взъерошенным колючим хохолком.
И девочка, и тоже лет семнадцати,
Она, покинув благочинный дом,
Из мира нудных лекций по семантике
Бежала в мир гектографов и бомб.
И отвлеченно, в платье белом-белом,
Она стояла перед подлецом,
И светлый дым волос парил над бледным
Голубовато-фресковым лицом.
Казались эти двое отрешенными,
Хоть на костре готовыми сгореть,
Казались эти двое огражденными
От музыки, пронзительной, как смерть.
Но следователь ждал: он знал, что музыка,
Пуская в ход всё волшебство своё,
Находит в душах щель, пусть даже узкую,
И властно проникает сквозь неё.
И там она нам полная владычица,
Она в себе приносит целый мир,
Плодами этот мир в ладони тычется,
Листвой шумит и птицами гремит.
В нем отливают лунным плечи, шеи,
В нем пароходов огоньки горят.
Он — как самою жизнью искушенье,
И люди жить хотят и... говорят!
И вдруг заметил следователь: юноша
На девушку по-странному взглянул,
Как будто что-то понял он, задумавшись,
Под музыку, под плеск ее и гул.
Зашевелил губами он, забывшийся,
Сдаваясь, вздрогнул хохолок на лбу,
И следователь был готов записывать
И вдруг услышал тихое: "Люблю..."
И девушка, подняв глаза огромные,
Как будто не в тюрьме, а на лугу,
Где пальмы, птицы и цветы багровые,
Приблизившись, ответила: "Люблю..."
Была мораль надсмотрщиков строга.
Опасность жить учила в аскетизме.
И эти потаенные слова
Они произнесли впервые в жизни.
Им Брамс помог. Им, а не их врагам!
И следователь в ярости на Брамса
Бил юношу кастетом по губам,
Стараясь вбить его "люблю" обратно.
Был следователь как в дурном хмелю,
И юноша, не выдержавший пыток,
Ушел из мира с окровавленным "люблю...",
Застывшим на губах его разбитых.
И девушка, застывшая от боли,
Вложив в улыбку все презренье к людям,
Простилась с жизнью, не простясь с любовью,
И в мир ушла, в котором мы все будем.
...Я думаю опять о слове том,
Которое мы часто превозносим,
Обожествляем, а при всем при том
Порою слишком просто произносим.
Я глубоко в себя его запрячу,
Я буду помнить — тверд, неумолим, —
Что вместе с ним идут на смерть не плача
И, умирая, побеждают с ним!
