Гринга. Триптих "Суламифь", 2.
Евгений Евтушенко
2.
Это было в Сан-Франциско,
где укрылись мы от сыска
Си Аи Эй и КГБ -
русский и американка -
ночью, душной, как Шри-Ланка,
в нежной классовой борьбе.
Звал я ту девчонку "гринга".
Между наших губ искринка
возникала, стрекоча.
Мы отчаянно балдели
в ту эпоху от Фиделя,
и от Че, и ча-ча-ча.
Но напрасно наш отельчик
сладострастно ждал утечек
информации из уст.
Были занятыми губы,
и нам стало не до Кубы,
не до Кастро, и лангуст.
Боже мой, как мы хотели
жить всегда лишь в том отеле,
никуда не выходя,
и сжимать без остановки
лишь друг друга, как винтовки,
и писать стихи в листовки
бородатого вождя.
И не верили мы страстно,
что стареет даже Кастро,
что не вечен СССР.
Мы конец капитализма
предрекали, - в том клялись мы,
поедая камамбер.
А потом - в нешевеленьи,
утром плыли мы на лени,
как на медленном плоту,
и пылинками все мифы
над левацкой Суламифью
золотились на свету.
Но история - ловушка.
Испарилась ты, "левуша".
Полуиспарился я.
Развалилась наша слитность,
всё смешалось в кучу, слиплось
в ком осклизлого вранья.
В США на кинорынке
заработать на "левинке"
могут кто не дураки.
А в Москве, как за отвагу,
тех, кто гнали танки в Прагу,
называют "леваки".
Эй, история! Куда ты?
Левые партбюрократы
в лимузинах воровато
ездят, шапки заломив.
Нам осталось только слушать
порознь Путина и Буша,
нам невместе скушно, душно.
Где же ты, моя "левуша",
сломленная Суламифь?
