Да, Камбурова — "широко известна в узких кругах", работает для элиты, воспитанной на Цветаевой, Волошине, Мандельштаме... Но быстренько припомните-ка напористый мальчишеский дискант, предваряющий детский кино-журнал "Ералаш": "Мальчишки и девчонки! А также их родители! Веселые истории увидеть не хотите ли?" Тоже она, наша народная, любимая двумя поколениями слушателей, не изнуренных массовой культурой.

Наш с ней нескончаемый диалог длится вот уже много лет. А началось все с первой записи на белой гибкой пластинке журнала "Кругозор":

"Летняя ночь была

Теплая, как зола.

Так незаметным шагом

До окраин я дошла..."

Какое глубокое меццо, какие необычайные вибрации голоса на грани легкого медитативного погружения в тему... Что это было? Пение? Да, несомненно, но и еще какое-то необъяснимое волшебство...

Клоунесса запела

— Мне бесконечно повезло: мое чисто возрастное духовное строительство совпало с шестидесятыми годами. В рамках допущенной свободы первым ожило вышелушенное из официоза слово. Свежее, точное, образное русское слово. Я уже читала "Ручьи, где плещется форель" — и не могла не попасться в сети еще не вполне тогда разрешенных Ахматовой, Мандельштама, Пастернака. И уже зазвучали новые голоса...

Хрущевская "оттепель" затопила все вокруг поэзией. На подмостках Политехнического витийствовали молодые Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина. Как-то бочком, незаметно и прочно проникла в наши души лирика арбатских дворов несравненного Окуджавы; его "Синий троллейбус" многих прихватил с собой... Под тихий перебор дешевенькой гитары тихо и мудро "заговорила" Новелла Матвеева...

С ее-то песен все и перевернулось вверх дном в жизни учащейся Московского эстрадно-циркового училища Лены Камбуровой, готовившей себя в клоунессы.

Легендарный Сергей Андреевич Каштелян, имевший много "талантливых крестников" на эстраде и в цирке, познакомил свою ученицу с песнями Матвеевой. Их тогда еще никто не пел. Они казались необычными по форме, сложными для восприятия и исполнения. "Это твое", — безапелляционно сказал Каштелян. Камбурова записала на радио"Какой большой ветер!"и „Цыганку-молдаванку" — и редакцию захлестнул шквал откликов...

Лену стали приглашать в университетские и институтские залы. Потом ее нашел композитор Микаэл Таривердиев. Потом наступит „эпоха" Владимира Дашкевича и Юлия Кима, продолжится счастливое слияние душ с Булатом Шалвовичем, которое, как уверяет Елена Антоновна, сохраняется и после его ухода... Репертуар нарабатывался — как песок золотой намывался.

Но все это песни „до востребования". На телевидение Камбурова так и не пришла.

Была ли Пугачева на концерте Камбуровой?

„Банька моя, я твой тазик!" Этот перл из хита одного исполнителя можно считать эпиграфом к современной песенной эстраде. Милые публичные „междусобойчики" кумиров сцены, выясняющих на публике семейные отношения, так и остались бы пустячком для двоих, если бы их не усиливало многократно телевидение, насаждая безвкусицу, претенциозность, пошлость...

Но есть и другое... Камбурова выходит на сцену — „несценичная", так и не изжившая до конца характерную подростковую угловатость — и еще до первых аккордов фортепиано начинает напряженно и как бы с усилием проговаривать в микрофон стихи Пабло Неруды.

А могла бы разыграть куда более выигрышный дебют: выбежать, скажем, из-за кулис, нетерпеливо выдернуть из гнезда микрофон и рвануть свободно, развернув всю красоту сильного голоса: „Белеет парус одинокий..." Или же грянуть „Конфетки-бараночки"— с такой острой ностальгией по Москве ушедшей, что город „ничтожный, кромешный, раешный" образца нового тысячелетия воспринимался бы меньшей реальностью, чем мощное камбуровское „Москва златоглавая...". Или начать романс Окуджавы и мгновенно объединить зри тельный зал и сцену.

Все это будет — потом. А пока певица упрямо разыгрывает свой трудный дебют, пряча возможности голоса, выигрывая в главном.

И, подчиняясь вызову, зал не пассивно потребляет байты, а работает. Тратит — и получает — энергию высокого порядка. „Баллада о жизни и смерти" Неруды — вот ведь с чего начинается концерт. Или это „Песни гетто" на стихи Людвика Ашкенази, или контрастная андалузская символика Гарсиа Лорки...

— Лена, чаще всего вы идете со своими вопросами к классикам. Они помогают вам сохранить уровень разговора о мире. Насколько сложно формировать репертуар?

— Просто мучительно. Я прослушиваю авторов, километры аудиозаписей, вчитываюсь в стихотворные сборники — так редко блеснет что-то близкое мне, чем давно болеешь, что просто необходимо высказать. Только в этом случае беру песню в работу. Наверное, художник — это прежде всего вкус. А вот все эти Глюкозы и Децлы подобной ерундой „не заморачиваются". Они и так звезды. Это все знают. В ушах навязли. Но отчего Пугачева начинает под них „косить" и не по возрасту молодиться? Пресыщена? Устала от жизни?.. На недавнем концерте в День милиции она вышла и спела всю ту же „Не было б тебя, тебя, тебя...", на этот раз без Макса Галкина. Не ужели это все, что Примадонна может сказать зрителям?

И смех, и слезы, и любовь

У Камбуровой в концерте нет ни одной „проходной" песни. Ее афиши с перечнем авторов стихов, случалось, отпугивали и бывалых администраторов.

Помню высокого, лощеного светского льва — директора Ленинградского концертного зала конца семидесятых. В половине седьмого вечера он ходил по гостевой ложе, заламывая руки: кто сегодня пойдет на Цветаеву и Таривердиева? А после шквального успеха сделал капризный жест рукой нам, начинающим журналистам: чтобы завтра тут духу вашего не было! Здесь будут сидеть „мои" люди. Исключительно солидные и „нужные".

— И не такое еще случалось! Помню, в одном уважаемом областном центре встречает нас чиновник из комитета по культуре и страшно удивляется: „Вас так мало? (Было нас, как всегда, трое — я и мои музыканты.) А в афише вон сколько народу перечислено: Окуджава, Ким, Заболоцкий, Блок... Мы ждали большой концерт!"

А он и есть большой, густонаселенный колоритнейшими персонажами Театра песни Елены Камбуровой. На сцене она умеет все. „Какое небо голубое, мы не сторонники разбоя..." — пожалуйста, Лиса Алиса из „Буратино"... Многие песенки из мультфильмов в ее исполнении давно зажили собственной жизнью. Комическое так же доступно Камбуровой, как и трагическое. Они возвышают друг друга в ее искусстве, ибо живут тут рядом.

Да и в жизни Камбурова особенно ценит людей, в которых оба эти начала гармонично сочетаются. Иначе невозможно скрыть свое одиночество, „которым человечество заражено, как компьютер вирусом". Многому научило ее долгое общение с Фаиной Григорьевной Раневской, трагическое ощущение жизни у которой компенсировалось равным по силе чувством юмора.

Такими были и ее любимый Жак Брель, король шансона, и Леонид Енгибаров, „клоун с осенью в сердце".

— Диагноз: „любовь". Когда он точен, Елена Антоновна?

— Когда замечаешь терзания, осознаешь комплексы другого человека как свои и стараешься его отвлечь, рассмешить. Ну, например, садимся мы как-то с Леней в такси, а он меня спрашивает: „Девушка, а вы меня знаете?"

У него глаза были удивительно глубокие и разные: один улыбался, а другой плакал. Мне он казался пришельцем из других миров, куда время от времени докладывает, что что-то здесь не, так...

А есть ли у нее самой какое-нибудь универсальное средство от одиночества? В ответ Камбурова протягивает мне программку одного из своих концертов с эпиграфом из Яна Кросса: „Жук! — закричал Малыш. — Иди погляди, какой он красивый!"

А я был занят — я думал о важном — и ответил: „Гляди один, ведь жук не станет красивей, если мы на него поглядим вдвоем" — и тут же понял, что это неправда".

Долгое время казалось: Камбурова — одинокий белый парус в волнах нашей эстрады. Но сегодня у нее в Москве есть свой Театр песни — в бывшем кинотеатре "Спорт", напротив Новодевичьего монастыря. Десятки исполнителей-последователей "притянуты" сюда, лучшие — уже работают. В афише театра — "Человек из Ламанчи", "Грезы" (Шуберт, Шуман), "Капли датского короля" (по Окуджаве, конечно), сцены из бродвейских мюзиклов, вечера актерской и авторской песни. И главное, улыбается Камбурова, сейчас уже нет нужды "впаривать" кому-то, что "Молитву Франсуа Вийона" написал сам Вийон.