Не так давно на Большой Пироговской улице распахнул свои двери "Театр поэзии и музыки" под руководством народной артистки России Елены Камбуровой. После концерта Александра Лущика, который состоялся в Театре 9 октября, с замечательной певицей и актрисой встретился главный редактор газеты "Хамовники. День за днем" Василий Бурмакин.

— Елена Антоновна, вы только что вернулись из Израиля, "где на четверть бывший наш народ". Не боятся там люди ходить на концерты, ведь мы столько слышим о терактах, которые постоянно происходят в этой стране?

— В Израиле я была не с сольными концертами, а на третьем фестивале песен Булата Окуджавы. Вечера, посвященные Окуджаве, проходили в больших залах — на 1200 мест при полном аншлаге. В общем, люди ходят, несмотря ни на что. Впрочем, если со стороны взглянуть на то, что происходит в нашей стране, в той же Москве — взрывы, убийства — то тоже не по себе становится. А в Израиле, во всяком случае, вечером ходить по улицам совсем не страшно. Я не прерываю свою традицию посещения Иерусалима и Храма Гроба Господнего — Иерусалим открыт для посещения, хотя там, действительно, сейчас очень мало людей — и в этом году, благодаря этой экстремальной ситуации, мне удалось несколько минут побыть одной у Гроба Господнего.

— А у Вас есть какие-то любимые города, куда Вы с особым удовольствием ездите на гастроли?

— Я только вчера прилетела из Израиля, а завтра уезжаю в Киев —жизнь "на колесах" продолжается. Любимые города — это и Киев, и Минск, и Одесса, и Петербург. Практически во всех крупных городах есть та небольшая прослойка интеллигентного зрителя, который приходит на мои концерты и приходит вот уже десятилетиями. Складывается традиция: взрослые ходили, потом дети подросли, тоже стали приходить. Вообще, на моих концертах всегда довольно много молодежи, что для меня очень важно. Новое время сняло многие сложности, существовавшие прежде — не стало цензуры, зато появились свои трудности. Как много часто зависит всего лишь от одного человека. В Новосибирске, например, директор филармонии считает, что мои концерты должны проходить каждый год — и каждый год я туда приезжаю. А в Екатеринбурге, где я раньше давала по шесть концертов на одной площадке, я теперь совсем не бываю. Просто в тамошней филармонии люди думают, что если я не мелькаю по ящику, то не следует меня и приглашать. А я ведь никогда не мелькала. А зрители меня и помнят, и ждут.

— К сожалению, у нас в последние годы произошла тотальная коммерциализация культуры, коммерческий подход ко всем без исключения артистам сказывается, наверное, и на Вас?

— Да, это так. Я больше люблю камерные залы — на 500-600 мест, но сейчас в основном приходится работать в залах на 1200-1500 человек. Если бы руководство нашей страны думало о нравственном уровне общества, то обязательно появлялись бы программы, направленные на финансовую поддержку тех или иных культурных программ, спектаклей. Действительно, многие спектакли сейчас ориентированы на очень низкий культурный уровень, но есть что-то, что необходимо защитить от "коммерческих лап".

— Цены на билеты у нас в Москве вполне сопоставимы с ценами на билеты, скажем, в Нью-Йорке, при том что уровень доходов наших сограждан пока резко отличается от американцев. И люди просто не могут позволить себе пойти куда-то?

— Действительно, в Москве только что был Адамо. И многие не могли попасть на его концерты. В той же Америке или во Франции есть очень дорогие билеты, но есть и очень дешевые, которые доступны всем без исключения. У нас, к сожалению, разница в цене билетов очень незначительна, и зрителю со средним достатком становится довольно трудно посещать концерты. Поэтому для меня очень важно, чтобы наш театр оставался доступным для всех категорий зрителей. На сегодняшний концерт, например, билеты стоят 60-80 рублей. В этом диапазоне — не дороже 100 рублей — мы и стараемся удерживать цены.

— Небо и земля, если сравнивать с полуторами, а то и тремя тысячами рублей за билет на новомодные мюзиклы. Как Вы, кстати, относитесь к мюзиклам, которые буквально заполонили последнее время Москву?

— Дело в том, что в США к музыкальному творчеству относятся как к дополнительной части отдыха, как к развлечению. Американцы — родоначальники мюзикла и довели этот жанр до совершенства. В общем, это та же оперетта, только с микрофонами и другой манерой пения. Если говорить о каких-то душевных, духовных вибрациях, то этого, конечно, там нет, сюжеты везде очень незамысловатые, но в музыкальном плане это бывает очень интересно. Я и сама лет двенадцать тому назад сделала программу по страницам мюзиклов — просто выбрала те номера, где мне было интересно раскрыться как актрисе. Тогда очень сложное для нас было время, еще не было никакого помещения, и хотя были уже созданы костюмы, в итоге все развалилось и программа так и не вышла. Сейчас поздно к ней возвращаться, но уже тогда я чувствовала, что жанр мюзикла подходит к границам России. Не прошло и десяти лет, как это и произошло. Появился новый класс довольно богатых людей, которым не хочется особо напрягаться ни духовно, ни душевно, — просто прийти послушать музыку, голоса, посмотреть на разные спецэффекты. В мюзиклах есть, конечно, очень красивые лирические номера, но в целом в этом жанре очень мало душевных вибраций.

— Для Вас всегда было главным ощущение музыки и поэзии как единого целого, Вы никогда не стремились создавать шлягеры, тем более песни-однодневки, которые месяц-другой крутят по всем каналам, а потом напрочь забывают.

— Более того, когда бывали такие моменты, например, с песнями "Маленький принц" и "Любовь и разлука", которые становились популярными, я вынуждена была переставать их петь и возвращалась к ним лишь спустя достаточно продолжительное время, когда они уже, как говорится, "сходили".

— Но зато Ваши песни живут годами и десятилетиями. К ним можно возвращаться: и зрители их прекрасно помнят, и новое поколение — могу судить об этом хотя бы по собственным детям — прекрасно воспринимает.

— Да, к примеру, песню "Капли датского короля" я пела сейчас в Израиле на всех концертах. Песня — как живое существо, она рождается каждый раз, когда ее исполняешь. А Булат Окуджава и вовсе неисчерпаем. У меня сейчас появились две новые песни на его стихи, музыку к одной написал Александр Лущик, к другой — Андрей Крамаренко. Это певцы, которые работают в нашем Театре.

— А по какому принципу вы подбираете музыкантов и актеров в свой Театр?

— Мы с самого начала отобрали несколько певцов и дали им возможность "повариться" в атмосфере Театра, порепетировать с музыкантами. Но потом стало понятно, что у них у каждого собственная судьба, что им хочется расправить крылья, а театр — это жесткая структура, ему надо полностью принадлежать. Мы сделали, к примеру, спектакль "Здравствуйте, Жак Брель" — он требует присутствия одновременно всех. На сегодняшний день у нас в театре постоянно работают пять музыкантов, в штате всего шесть актеров. Две актрисы — выпускницы Щепкинского училища — работают на контрактной основе, они будут заняты в отдельных спектаклях. Мы пока не решаемся набрать постоянно действующую труппу, ведь у нас очень необычный Театр. Здесь проходят, с одной стороны, сольные вечера певцов, драматических актеров. С другой — общие спектакли. Все очень непросто, но главное — чтобы эти спектакли все же были.

— Для творческого человека взвалить на плечи такую тяжелую ношу, как руководство Театром с огромным количеством обыденных проблем, наверное, было нелегко?

— Да, очень нелегко. Но я в жизни очень многое откладывала "на потом". И вот это "потом" пришло. Театр — как корабль, и чтобы он плыл в нужном направлении, необходимо, чтобы все смотрели в одном направлении, понимали значимость такого театра. Ведь само его появление в наше время сродни чуду. И очень важно, чтобы мы не оплошали сами, чтобы та идеология, которая мне важна и близка, была реализована в спектаклях, чтобы превалировал романтизм — ведь это самое лучшее, что есть в человеке.

— Театр был Вашей давней мечтой. Сейчас она уже почти осуществилась. А есть ли у Вас мечты по-прежнему несбывшиеся?

— У меня очень много еще не реализованных планов. Очень хочется поставить спектакль "Чайка по имени Джонатан Левингстон", сделать программу по произведениям Модеста Мусоргского.

— У вас была мечта создать приют для бездомных животных.

— Это моя постоянная боль. Самое главное — чтобы появился закон о защите животных от жестокого обращения. Он уже на самом верху, у Путина, но все равно нужно тормошить общественность, чтобы в какой-то степени облегчить участь животных. Ведь так же, как важно с раннего детства воспитывать вкус у ребенка, необходимо воспитывать у него доброту и нежность. Это воспитание именно на отношении к животным очень серьезно сказывается в будущем. Многие садисты и убийцы в детстве жестоко мучили животных. Мне кажется, что каждое учреждение могло бы позволить себе взять хотя бы одну бездомную собачку или кошку, заботиться о них, это не было бы обременительно.

— А что в ближайших планах Вашего театра?

— Мы уже почти подготовили спектакль "Шумберт" — программу по произведениям Шуберта и Шумана. Это прекрасная музыка, а кроме того, для меня очень важно про ЧТО произведения, а как раз и у Шумана, и у Шуберта есть очень интересные вещи. Мы не должны стесняться каких-то музыкальных шуток. Есть канонизированные исполнения этих произведений, их все знают, но может быть и какое-то свое решение, какие-то джазовые аранжировки. Свое прочтение мы и хотим предложить нашему зрителю. Думаю, что к декабрю работа над спектаклем будет завершена. Ставит спектакль режиссер Иван Поповский, который очень плодотворно сотрудничает с театром-мастерской Петра Фоменко. Все его предыдущие работы — и по Цветаевой, и по Гумилеву — очень насыщены поэзией. Это настоящий режиссер-романтик, и я надеюсь, что и здесь у нас все сложится удачно. И, конечно, самая главная работа — это программа по Булату Окуджаве. Ведь какой-то цельной работы по его творчеству никогда не было, за исключением давней программы "Зримая песня", которую выпустил один из курсов театрального института еще в Ленинграде. Были просто вечера, посвященные Окуджаве. Поэтому хотелось бы, чтобы именно наш театр сделал такую программу и как можно скорее.

В Театре поэзии и музыки всего два небольших зала. И на всех концертах и спектаклях — аншлаги. Люди стоят в дверях и в проходах. Но это радует — несмотря ни на что еще остались настоящие любители и ценители Прекрасного.