(Послесловие к Седьмому слету КСП Восточного побережья)

Эмиграция шарахнула не очень сильно, грех жаловаться – но поверить, что в Америке есть такое, казалось бы, сугубо советское явление, как авторская песня, мой разум отказывался долго — добрых десять лет. А в означенный час дорога легла той самой скатертью – и вот уже набитое под завязку, по самую крышу авто Михаила Львовича Мармера, заслуженного каэспэшника и щедрой души человека, вбирает в себя, кроме палаток, спальников и прочего снаряжения, еще и четверых безлошадных. Компания колоритная: у руля сам Ми-ша (произносить именно так – раздельно, почтительно, с придыханием!), а в салоне, лишенном пространства — патентовед Фима, доктор философии Боря, убеленный сединами и бардовской славой Владимир Львович Туриянский — бывший москвич, приехавший в Америку из аккуратненькой Германии, и ваш покорный слуга. Мини-вэн скрипит от макси-нагрузки, сидим впритирку, но не в обиде – с богом!

"Ну, вот и вернулись твои соловьи..."

Нынешний слет в Окленд-Вэлли – седьмой по счету на Атлантическом побережье. Устроители категорически запрещают называть его фестивалем: на фестивале – дух нездоровой соревновательности, цель и смысл действа – концерт и раздача слонов, а на слете – именно слетевшись! – общаются единомышленники, кого ласковая капиталистическая действительность еще не полностью превратила в сугубых потребителей шашлыка. В седьмой раз Катскильские горы снисходительно взирают на странноватое сборище полумалахольных, которые без устали что-то кипятят-жарят (да нет, шашлык сам по себе – не ругательное слово и не позорный атрибут действительности, его очень даже можно...), а ночью вместо того, чтобы спать под речной шум, устраивают ритуальные шествия от костра к костру – и все звенит струна... Оно конечно, Рип ван Винкль, уроженец этих мест, тоже был странноватым – но уж его-то история не более удивительна, чем такое явление, как наша авторская песня на нематеринской почве.

Поиски границ жанра и собственно дефиниций идут, отполировываются – в приватных беседах, на людных пламенных вече у костров — но нет как нет единого мнения: что же такое "бардовская песня" — то, что сотворено века назад вагантами и миннезингерами? Или то, что началось в предоттепельный советский период и несколько десятилетий подряд, перейдя из раздела "прогрессивное" в "крамольное", грело жаждущие сердца у тайных костров и на домашних концертах? А может, дело не в историческом отрезке, а в теме – и если на трех аккордах исполняется нечто о лесной романтике и палатках, то все путем? Насчет последнего в своем едком "Разговоре с критиком" уже однозначно высказался популярнейший ныне Тимур Султаныч Шаов — дорогой гость слета, о принадлежности которого к бардовскому цеху тоже, между прочим, ведутся споры. Ну, посудите сами: человеку достаточно прочесть газету – и вот он уже творит складно, бойко и много – стало быть, акын, сказитель – ну, или куплетист... А кто-то чуть не с кулаками готов кинуться: вам Шаов уже не бард, враги чертовы? На дифференцировании понятий "бард" – "поэт" все загнулись, оставим. Что до определения "самодеятельная песня", то оно как будто устраивает многих – но бесспорным не кажется: ведь золушка самодеятельная, родившаяся без разрешения, порой во много раз превосходит профессиональный кошмар, лишенный даже подобия души. Отчаявшись, некто предлагает успокоиться на "авторской песне" — и оппоненты мгновенно взвиваются: что, эстрадную белиберду пишут не авторы? А если человек прилично поет, но не свое – его на обочину жанра? И беспомощное, но, кажется, наиболее толковое предложение считать авторской песней только ту, которая написана на хорошие стихи, тонет в гудении уставших теоретизировать. К костру, к костру!

Хозяин всего происходящего программист Валентин Черняк – человек с виду добродушный, но по складу серьезный, в лесу домовитый, как на собственной кухне (страж порядка, гаишник, координатор всего, что не может катиться спонтанно) — слушает данные споры снисходительно и мероприятие в целом характеризует как душевную и необходимую, но все же тусовку. Я не соглашаюсь, Волику все равно. А вот начнется костер – костер нас рассудит!

И рассудил. Самой драгоценным оказался ночной "пев" с пятницы на субботу, когда гитара пошла по кругу и запели приглашенные: классик Владимир Туриянский, мощный и трагичный Александр Смогул (нет, горькое "свет мой, девочка..." на тусовках явно не прозвучит), хрупкий стебель поэт невероятной силы москвичка Наталья Дудкина (которую ни за что не назовешь "поэтессой", несмотря на присутствие в репертуаре вполне конкретных дамских страданий), а также живой хулиганистый дуэт Дмитрий Кимельфельд — Владимир Семенов и народная легенда доктор Шаов (когда это он, интересно, пациентов видеть успевает, если все прогрессивное русскоязычное человечество требует его к священной певческой жертве? Ладно, сам разберется...)

Прослушивание – серьезное, длительное — проходило на следующее утро прямо на берегу склочной, но не опасной речонки Непотонучки. В состав отборочного комитета под руководством старейшины Мармера входили журналист-программист Борис Косолапов, скульптор Леонид Вилихин и фотохудожник Юрий Лев – все как один старейшины КСП, знающие об этом цехе полную правду и еще немного. Прослушаться мог всякий – и милый молодой человек, искренне решивший, что популярная песня времен войны вполне сойдет на таком слете, и украшенный грозной татуировкой, увешанный тяжелыми металлическими бляхами отрок с очень невнятным репертуаром, и бардесса с чудным голосом красивого тембра и широкого диапазона — однако, к сожалению, не понимающая, что качество поэтических строк имеет значение... Но теплели серьезные лица неподкупных членов отборочной комиссии – все больше подходило к их столику исполнителей просто дивных: чего стоило одно лос-анджелесское трио Таня и Паша Бруктиновы – Павел Краснер, трио местное Валерий Берман — Сергей Рябцев – Сергей Шалацкий, или наш нью-джерсийский роскошный исполнительский дуэт Леонид Новиков – Александр Годин, или яркие одаренные Владимир Музыкантов, Павел Шкарин, Сергей Арно (его "Талибанка" – творческое лого слета!), или мефистофельского вида и бешеного темперамента россиянин Николай Штромило... Благосклонно приняла комиссия также гостя из Рыбинска Леонида Вейсблата, который со своей двухчастной байкой "Как студента послали в Америку драться с Фрезером" хоть и явно вышел из гоголевской шинели (то есть, ясное дело, из "Поединка с Фишером" Высоцкого), но все равно звучал живо и занятно.

Концерт длился шесть часов – и у публики достало сил и настоящей радости внимать. Он закончился – и началось второе ночное паренье у костров до самой зари. И только теперь можно было увидеть с гитарой и услышать вживе самого хозяина Волика Черняка — чьи песни, пусть не полностью укладывающиеся в рамки конвенциональных приличий, удивительным образом повышают жизненный тонус. И уже почти перед восходом светила, когда перепето было решительно все, по новой вскипели теоретические споры о гранях жанра. Под утро они обрели более конкретный характер: правомерно ли авторской песне быть так безумно красиво аранжированной (ау, Алик Алабин...)? Могут ли стихи Роберта Бернса уподобляться торжественнной кантате (да нет, Андрюша Компаниец, никто вас, избави бог, не критикует...)? Наконец: существуют ли все-таки для неприглаженного жанра дозволенные дозы поэтического хулиганства (Аркадий Дубинчик, с вещами на выход!)?

Рассупонилось солнышко – спим...

В воскресенье – творческий конкурс "Вихри враждебные" и призовой концерт для тех, кто не попал на элитарный субботний. Условия конкурса (написать самостоятельное творение, используя крутое попурри из строк совершенно разнородных песен...) были зверскими, а результаты потрясающими. Первое место занял Андрей Карепов, второе поделили Сергей Арно и Вячеслав Рутман. Вы их не слышали – пишите жалобу на себя.

"Вот и окончилось все – расставаться пора..." Сидим у погасшего кострища на раскладных стульчиках с Владимиром Львовичем Туриянским. Два вечера подряд он подначивал народ своим заводным "Еврибади!" — но пел не только про "Рашу" и монтанского ковбоя, а еще и про сокровенно-грустное.

Лучезарный седой классик, формальным образованием не отягощенный, но плавающий в океане мировой культуры не сбивая дыхания, соприкоснулся с высокой литературой под открытым небом: тридцать лет жизни было отдано геологическим экспедициям. Советская власть репрессировала человека вслед за арестованным отцом в возрасте одного года девяти месяцев от роду, реабилитировала только недавно, не жаловала за поэтическую раскованность большую часть жизни: его концертными залами были лес да квартиры друзей. Но найденный жанр не требовал никаких внешних атрибутов легальности: была бы только строчка да слушатель. Первый сборник Туриянского вышел в самиздате в 1980-м году, первая законно изданная книжка – в 1993-м, первый диск – в 1996-м.

Человеку наше сборище по душе!

— Слова "тусовка" бояться не надо. Обилие веселящихся евреев, все впитавших из единого источника — русского языка – это здорово! Я не согласен, что если такое мероприятие проводится не в России, то оно непременно суррогат, подмена чего-то настоящего. Сам я ни в каких жюри давно не участвую, не люблю вкусовщину, но со своей независимой колокольни могу оценить: ваш сегодняшний уровень значительно выше уровня среднего провинциального российского фестиваля.

— Стало быть, жанр – не политика и не география?

— Совершенно очевидно, что он – поэзия. Галич пел: "Когда я вернусь..." – и не вернулся: то, что было живым и страшным, стало архивным. Это неизбежно, когда ум и талант всецело обращаются против власти. Я, если откровенно, сегодня тоже почти чужой, хотя бродячий народ меня любит. Скажем так: не жутко востребован.

— Многие отмечали, что когда стало разрешено все, авторская песня в целом пошла на дно. Значит, противостояние режиму все-таки питало ее?

— Дело не только в том, что на развалинах страны стало нечему "противостоять". Просто появилось много такого, что ранее было доступно не всем: великолепные книги, фильмы. Людям захотелось посмотреть и перечесть столько всего сразу! Авторская песня в итоге не исчезла, она сейчас и вовсе разлилась вширь – но на российских просторах стала несколько мельче. Копать всегда есть куда – не обязательно все о Сталине да о Брежневе, не обязательны привычные романтические атрибуты. А вот кто серьезно, кто незаимствованными словами пишет сегодня о любви, войне, боге — вопрос не пустяковый. В недавно вышедшей "Антологии авторской песни" представлены до кучи многие: при чем тут такие фигуры, как Вознесенский, Евтушенко, Кушнер, еще предстоит разгадать. Под этой же обложкой — Пушкин на "П", а я на "Т". Лестно, но больше смешно. Ирландское рагу, а не сборник — и много кто ушел обиженным.

А ваш слет хорош, хорош...

Ну что ж, нам лестно — как Туриянскому соседство с Пушкиным!

...Вмиг затосковав в своей квартире по лесу и "сайту", перебираю сладостный улов – подаренные диски, книги, перелистываю блокнот. "Остается напоследок три-четыре телефона, три-четыре телефона, куда можно позвонить..."

Нам, друзья, не нужен идиотизм вождей, чтобы авторская (бардовская, самодеятельная, каэспэвская, кто больше?) песня оставалась живой. Мы из капиталистических реалий еще, дай-то бог, придем на свой желанный кусочек огня...

Бэла ГЕРШГОРИН