Кто из нас не любит хорошие песни? Песни любят все! И те, кто обладает музыкальным слухом, и те, кто не умеет попадать в нужные ноты. Причём почти все убеждены, что поют правильно, а потому делают это с наслаждением. Знающие и незнающие нотной грамоты, подпевающие за столом и в концертных залах, все люди на земле в равной мере являются поклонниками хороших песен. Правда, когда речь заходит о том, какая же песня является хорошей, то тут взгляды у многих диаметрально расходятся.

В общем, песни любят все! Но все любят разные песни. И чтобы не было путаницы в вопросе, кто чего любит, однажды была придумана градация, согласно которой вся песенная культура была разделена на жанры. Тут же возникли первые племена фанатов того или иного жанра. Начались междоусобные войны за право считать свой жанр самым лучшим и самым правильным. Полетели стрелы и дротики во всех направлениях с криками "Ату!" и на бумаги вылилась первая желчь музыкальных критиков.

Встречаются, конечно, и пацифисты от песни, которым нравится буквально всё. Эта всеядность настораживает и одновременно обезоруживает. Но есть и такие благородные рыцари, принадлежащие к ордену какого-нибудь конкретного песенного направления, которые готовы броситься в бой, если их любимый жанр подвергся осмеянию или даже простой дружеской критике. При этом они совершенно лояльны к другой музыке. Лично у меня они вызывают куда больше симпатий, чем те, кто, с кулаками защищая свои музыкальные приоритеты, готовы смешать с грязью буквально всё, что не соответствует их понятию о прекрасном.

Практически всю жизнь я занимаюсь сочинительством, так называемых бардовских песен. Когда-то в юности я вывел формулу, согласно которой "своими" считались те, кто пел под акустическую гитару собственные стихи. Что-то мне нравилось больше, что-то меньше, но всё равно, человек с гитарой, подобно ленинскому человеку с ружьём, вызывал у меня доверие. Чисто интуитивно я отыскивал в многотысячной толпе этих "своих", самых любимых и самых важных для меня поющих поэтов и старался походить на них. Те кумиры моей юности были людьми скромными, начитанными, обладающими чувством самоиронии. Им хотелось подражать.

Тем не менее, мы с друзьями в равной мере любили и английский рок-н-ролл, слушая группу "Битлз", и что-то ещё весьма далёкое от своих бардовских идеалов.

В моём доме звучали пластинки с эстрадной музыкой, пришедшей из соцстран, и песенками из южноамериканских кинофильмов, которые тогда с триумфом шли в советском прокате.

Появление бытовых катушечных магнитофонов, несомненно, произвело революцию в сознании советских меломанов. Буквально затёртые до дыр магнитофонные ленты дали желанный глоток свободной информации, лишённой официальной цензуры. Редкие пластинки, привезенные из дальних стран, переписывались, копировались и множились. В домах простых граждан зазвучали любимые голоса на английском и французском, итальянском и испанском языках. Но самое важное ― зазвучали те, прежде недоступные, песни на русском.

С тех пор прошло много лет. Жанр авторской песни по-прежнему остался моим самым верным другом. Просто из огромной Вселенной, какой он мне виделся в начале пути, этот жанр сузился до конкретных имён, образовав мою маленькую тёплую галактику.

Многочисленные фестивали авторской песни подарили мне немало талантливых поющих друзей. Но и в других песенных жанрах я постоянно отыскиваю своих единомышленников. Это музыканты, представляющие рок и джаз, французский шансон и латиноамериканскую народную музыку...

Кстати, и лучшие песни, написанные в жанре поп-культуры, мне не менее дороги, чем самые эстетские и изящные баллады Александра Вертинского или Леонарда Коэна. Например, остаюсь старым и верным поклонником творчества Юрия Антонова, совершенно не обращая внимания на порой тривиальные тексты его поразительно мелодичных песен. Я с нежностью вспоминаю ту советскую эстраду, которая время от времени дарила нам даже в самые застойные годы чувство полёта. Это были песни на стихи Семёна Кирсанова, Глеба Горбовского, Евгения Евтушенко... Что касается фильмов Эльдара Рязанова, то он вместе с Микаэлом Таривердиевым и Андреем Петровым просто внёс неоценимый вклад в популяризацию высокой поэзии. Ведь многие граждане СССР сумели открыть для себя Марину Цветаеву, Бориса Пастернака, Беллу Ахмадулину...

Последние годы как бы стёрли для меня границы песенных жанров. Сегодня слушаю просто хорошую музыку. Это понятие "хорошести" по-прежнему возникает во мне интуитивно. Стинг, Владимир Высоцкий, Жак Брель, Булат Окуджава, Карлос Сантана, Сезария Эвора ― это всё имена одного порядка значимости.

Что же касается брюзжания по поводу нелюбимых кем-то песенных жанров, и в том числе авторской песни, скажу так. Чтобы что-то ругать, надо хотя бы изучить предмет спора. Критиковать всегда проще, чем созидать или хотя бы попытаться найти что-то позитивное в том, что охаиваешь.

Раздражает ли меня вообще что-то в сегодняшнем песенном мире? Пожалуй, нет. Просто у меня с годами выработался стойкий иммунитет ко всему, что не согревает меня. Если, переключая телевизионные каналы, я неожиданно попадаю в зону отчуждённости, то не истязаю себя, а двигаюсь далее в поисках чего-то своего.

И названия жанров меня почти не смущают. Ну и что, что большинство музыкальных терминов пришло из-за границы? В классической музыке присутствие итальянской терминологии уже давно стало нормой. Пришедшие с запада и прижившиеся на нашей благодатной почве англоязычные определения меня также вполне устраивают. "Рок-н-ролл", "джаз", "кантри", "соул", "блюз", "госпел", "реп" ― уже родные названия.

Единственно, чему так противится моё музыкальное сознание, так это появлению относительно нового овоща, выросшего на отечественном песенном поле. Причём противится моё естество не столько внутреннему содержанию продукта, сколько его дерзкому притязанию на старое доброе имя. Речь идёт о загадочном "русском шансоне". Просто какой-то селекционер от песни скрестил два слова из разных, весьма далёких друг от друга языковых культур. К французскому слову "шансон", дословно означающему "песня" и в данном случае являющемуся существительным, просто пристегнули прилагательное "русский". И вот уже отечественное ухо слышит почти сказочное заклинание: "Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!"

В общем, будто какое-то колдовское зелье сварили, смешав русские одуванчики с французскими фиалками. И под этим мудрёным названием жанр зацвёл буйным цветом. И с эстрады зазвучали совсем не французские песенки про родные магаданские лагеря и московские "бутырки".

Впрочем, как ни назови похлёбку, а лишь бы продукт был съедобным. Что касается вкусовых качеств, то это, действительно, на любителя. Кому-то пресновато, а у кого ― и изжога от избытка специй.

И чего это я набросился на этот песенный жанр? Вернее на его название? Ведь только что утверждал, что брюзжание не красит. Всё дело в том, что уж больно давно я люблю настоящий французский шансон, которому теперь на нашем песенном пространстве оправдываться надо, что этот его русский однофамилец ― никакой ему не родственник.

― О чём спорим, пацаны? ― спросит поклонник русского шансона. ― Не нравится, не слушай!

И он, этот поклонник будет сто раз прав. Чем хмурь разводить, похвали лучше. А если не за что, то ― сам дурак!

Как это там, в песне у Окуджавы?

Антон Палыч Чехов однажды заметил,

что умный любит учиться, а дурак учить.

Скольких дураков в своей жизни я встретил,

мне давно пора уже орден получить...

Так что пойте себе на здоровье то, к чему душа лежит.