Главную "Песню Нашего Века" я впервые услышал, как положено, у костра. Это было на реке Пышме примерно десять лет спустя после её создания Юрием Визбором. Мы со школой ездили в посёлок Винзили Тюменской области, под эгидой журнала "Юность", в рамках болгаро-советской дружбы. Можно сказать, приобщались к традициям стройотрядов и агитбригад. Выполняли простые лесные и полевые работы, участвовали в вечерах самодеятельности с болгарскими строителями, делали стенгазету, впервые неоплатонически влюблялись, становились друзьями, сочиняли песни.

"Наш поезд от перрона отошёл. Друг другу пожелали мы здоровья. И вот уже мелькают за окном поля и перелески Подмосковья. Колёс биенье слышится – и нет пути домой. И скорый поезд движется дорогою прямой". Это из нашего тогдашнего творчества. Исполняется на мотив "Малиновки". Обратим внимание на внутренние шутки, по которым видно как мы, дети, осваиваем КВН-КСПешно-капустнический дух, принятый нами не напрямую от уехавших ветеранов жанра, бывалых хохмачей и пуримшпилеров, а через их "отраженный свет" в институтской самодеятельности и телеюмористике. "Поездка в Винзили – счастливый сон. Сосновых мы найдём немало шишек. А если образуется озон, то мы им на экскурсии подышим". Кто умён, тот вычислит: ага, их водили на экскурсию, и там хлынул дождь. Да, всё так и было.

Вернёмся к походной серенаде Визбора. Неотразимая, изобретённая лично им пресловутая "доверительная манера", позволяющая запросто, свободно грассировать. Простая аскетичная мелодия. Четыре аккорда – E7, G, Am и H7, в некоторых списках добавляется ещё D7: "... у янТАРной сосны!..." Столь же безыскусна и поэтическая форма. В куплетах пятистопный дактиль aabb, в припевах – трёхстопный хорей AbAb с женской b, все рифмы идеально простые и точные, но все кошерные, если не на 100 %, то уж точно на 90 %. Нигде нет "попсы". Ни одной глагольной рифмы, и даже по большей части рифмуются разные части речи. Суждены – сосны, костра – пора, крыла – легла, нужны – опять сосны. Рифма "огня – меня" на грани фола, из-за перевеса в сторону клише. Но она не мешает и не коробит, а наоборот, очень хорошо воспринимается. Причём даже не потому, что "огня" и "меня" всё-таки разные части речи. Ведь это, в конце концов, только формальность, которую смелый поэт-мастер не обязан всегда соблюдать. А потому что такие рифмы как "огня – меня" скорее оценит филолог, чем простой обыватель, которому сойдёт и "огня – фигня", или "меня – фигня". Отдельно стоят три рифмы. Одна – в начале второго куплета, нарочито бедная, придающая детское обаяние, "полёт – самолёт". Вторая – типично бардовская, с лишней согласной, "моя – краях", развивающая стиль популярной советской поэзии второго ряда периода ранней оттепели. И третья – классическая, практически пушкинская, "лесное – со мною", иногда заменяемая в фольклорных версиях на ещё более обаятельную, совсем уже в стиле "тру": "лесное – с тобою".

Скажем несколько слов о композиции песни. Классическая трёхчастная форма. Экспозиция, кульминация, вывод. В начале задана общая ситуация, в середине драматически изображен отлёт самолёта, и в конце постулируется итоговое чувство, тоска-мечта. Припев содержит лирическое обращение к адресату, и формулирует мечту как риторический вопрос о возможности невозможного.

Рассмотрим композицию более подробно. В первом куплете сжато дана вся классическая тематика Визбора. Житейско-философская сентенция в первой строчке, типический пейзаж во второй и третьей. Элементы пейзажа наделены человеческими эмоциями с разной интенсивностью метафоры. Эпитет "тихий" по отношению к ручью вообще не совсем метафора, ведь так можно назвать ручей и в буквальном смысле. Определение "печальный" уже вчитывает в ручей эмоцию человека, но не очень активно. Зато выражение "пеплом несмелым подёрнулись угли костра" так умиляет пленительно-несмелым определением пепла, что мы уже не чувствуем синтаксической тяжеловатости этого стиха, за которым следует главная формула разлуки и расставания в некоем предельном смысле "окончания всего". Именно это обычно символизируется догорающим костром в нашей культуре или, иными словами, в реальной жизни.

Интересна динамика центрального образа "крыльев" во втором куплете. Само слово "крылья" сначала применяется как авторская поэтическая метафора, по отношению к сложенным палаткам, затем как устойчивая языковая метафора, крылья самолёта, но с поэтическим оттенком: самолёт "расправляет" крылья. Таким образом, на более тонком плане воображения возникает птица, складывающая крылья в образе палатки, чтобы потом их расправить и самолётом воспарить к небу.

В стихе про трап интенсивность метафоры крыла снижается. Слово используется в тривиальном словарном значении, "крыло самолёта". Самолёт превращается просто в машину и отчуждается от места действия, в котором ещё теплятся, но уже остывают, человеческие эмоции, переданные вещам. Трап "потихонечку пятится" от крыла, и разрыв между трапом-существом и крылом-вещью, палаткой-птицей и самолётом-машиной, стремительно увеличиваясь, превращается в "пропасть".

В заключительном куплете уже знакомые нам ручей и костёр превращаются из актуального пейзажа в невозможную реальность. Теперь им сопутствует тема безутешности и мечты разыскать "кусочек огня", где ожидают, "представьте, меня". Неожиданное и неуклюжее "представьте" намекает на невозможность даже представить встречу. Оно передает причудливую смесь тревоги и иронии. В целом здесь культивируется мечта и ностальгия, утверждается неразрывность встречи и разлуки, реальность воспринимается как разрыв, превращающийся в пропасть.

Вспомним горький сарказм барда-диссидента в песне-памфлете "Прощание с гитарой": "Все в говорок про странствия, про ночи у костра, была б, мол, только санкция, романтики сестра. Романтика, романтика небесных колеров! Нехитрая грамматика небитых школяров...". И вот ещё что очень хочется процитировать: "И лишь затем без просыпа разыгрываешь страсть, что может та, курносая послушает и дасть". За восемь лет до "Солнышка", прощание у костра стало для Галича символом разочарования в этом лесном декадансе и его трубадурах. Но лучшие песни у Галича те, где политика соглашается потесниться и дает место любви. "Когда я вернусь" сходно по настроению с жемчужиной Визбора. Очеловеченные образы природы, тютчевско-мандельштамовская стихия сближения объектов культуры с пейзажем, диалектика надежды и безнадёжности. Как не увидеть связь двух серенад, связанных кармою жанра. Как не увидеть общее и различное двух Исходов – внутренней и внешней эмиграции.

В припеве "Солнышка" радует всё. Фольклорная прозрачность и глубина. "Милая моя", как бы естественный, по умолчанию идущий зачин припева русской любовной песни. "Где, в каких краях", напоминающее мотив девушки без адреса из наивной романтики наших 60-х, со странным ароматом юмора и печали. И особенно главное выражение, нежное и удивительное, которое стало для многих названием песни.

Кодируя лирическое "ты" образами природы, Визбор опирается на наиболее естественное значение слова "лесной": тот, кто живёт, водится в лесу. И мы с вами видим какое-то милое существо, вроде лесной птички, но в то же время очень человечное – за счёт ласкательной силы слова "солнышко" в русском языке. Всё это придаёт песне то обаяние и ту незабываемость, благодаря которым она является шлягером и классикой.

Как любой шлягер и любая классика, песня стала объектом пародий, эпиграмм, деконструкций. "Тюк-тюк", – мне тюкает по темечку милая его, солнышко лесное... Четвертый раз он мне поет, и я умру под эту песню, матерясь. И у него в кармане семечки, байдарка на спине и все такое. Его растрогал мой отлет, и он поет – и это мой последний час. Господи, дай мне умереть под "Металлику", дай мне!" – поёт Ольга Чикина, главный представитель жанра сегодня, автор "Лётчицы", лучшей со времён "Солнышка" русской песне о полёте и разлуке: "Когда – родится солнце под секретным лопухом – когда – Когда – когда на крышах много-много рыжих петухов – когда – Когда – по миру ломятся голодные стада – когда – Когда – когда ты жив, когда ты дышишь, то тогда – тогда – Высоко над Землёю летит самолёт, В самолёте девушка-лёт-чи-ца, И не видит никто ни коленок её, Ни волос её, ни её ли-ца, А она видит белые в небе цветы, А такие цветы можно видеть любя, А под ними всегда только ты, только ты, Она любит тебя, она любит тебя". Тревожная и страстная баллада в ритме марша под одни ударные, связывающая, вслед за "Солнышком" темы природы, техники, любви. Энергичный и, я бы сказал, конгениальный ответ Юрию Визбору.

14–16 октября в окрестностях большого Нью-Йорка состоится XXVII слёт КСП Восточного побережья США, под именем "Тридевятый", с кострами по песням Юрия Кукина, Владимира Высоцкого, с участием Григория Данского и Ксении Полтевой, "Адриана и Александра", Игоря Белого, Марка Фрейдкина и Сергея Костюхина... Символично, что этот единственный большой фестиваль, культивирующий дух визборовской эпохи, своеобразное урочище жанра и его ценностей, находится в самом что ни на есть "тридевятом царстве". Ведь его отцы-основатели – те, кто когда-то навсегда прощался у трапа самолёта с Солнышком Лесным, чтобы улететь от него туда, где им предстояло стать его хранителями. И сейчас к ним в гости полетят те, кто остался тогда у янтарной сосны, чтобы не только ждать, но и приближать будущее.

В чём сила песни? В том, что она не даёт себя забыть. "Солнышко" поется ежегодно на заключительном концерте Грушинского фестиваля, в ней есть пафос, катарсис, соборность. Она обладает свойством объединять людей. В ней дух поколения. Эта песня есть в личной истории любого моего сверстника, каким бы ни было там её место, смешным или серьёзным. Она о том, что нет ничего постояннее полёта и разлуки. И это так. Но только с одной стороны. С другой стороны – взять хотя бы саму эту песню. Мы расставались с ней много раз. И часто казалось всякий раз, что навсегда. Но мы встречались снова. И что-то мне подсказывает, не раз ещё встретимся.

И слава Богу.

14.10.2011