Вот уже тринадцать лет он неизменно сопровождает Олега Митяева на всех концертах: всегда чуть позади, с гитарой или за клавишными, спокойный, улыбчивый. Сейчас композитор, музыкант-виртуоз, аранжировщик Леонид Марголин готовит к выпуску новый диск песен Митяева. Его же собственный жизненный путь — это, скажем так, отдельная песня...

— Леонид Юрьевич, как же так оказалось, что вы после окончания мозырского музучилища попали в стройбат?

— Да обычное наше разгильдяйство. В военкомате потеряли копию диплома училища, а без него у меня получилось 8 классов образования. Мои сокурсники попали в оркестр Белорусского военного округа, в музыкальные роты в крупных городах, а я на стройку! Но мне еще повезло — дело было перед Олимпиадой и мы в Москве строили здание международного почтамта на Варшавском шоссе.

— Рыли котлован, заливали бетон...

— Да, клали кирпич. Так что кроме диплома "руководитель оркестра народных инструментов" у меня еще есть удостоверение каменщика 3 разряда. Не будь я каменщиком, я бы не построил себе такой подмосковный дом, где сейчас живу...

— И не будь руководителем оркестра народных инструментов — не пошли бы после армии играть в ресторан. В те годы в глазах обывателя ресторанный музыкант был, сами знаете ...

— Ну да, лабухом, полупьяным субъектом с бычком в углу рта, пел песни "для наших гостей из солнечной Армении". Но я вам скажу, что в 80-х в ресторанах играли очень много отличных музыкантов из филармоний и концертных ансамблей. В Москве благодаря высоким — до тысячи рублей в месяц! — неофициальным заработкам в хороший ресторан было невозможно устроиться, конкуренция была высочайшей, формировались великолепные коллективы и люди приходили туда в том числе и послушать музыку в хорошем исполнении. Я в ресторане "Подмосковье" играл на клавишных, и мы безо всяких драм-машин и ноутбуков делали такой звук!

— А как же баян, ваш инструмент из музыкальной школы? Кстати, почему вы выбрали именно его?

— А я не выбирал — в поселковой "музыкалке" было всего два педагога и девочки шли на фортепьяно, а мальчики — на баян. Баян был много лет в забвении, пока я не пришел на просмотр в "Лесоповал". Я захватил его вместе с гитарой и клавишами, чтобы "блеснуть". Меня спросили — можешь и это, и это, и это? — Могу! — и меня взяли.

— "Лесоповал" — это музыка особого рода...

— А выбора снова не было — на дворе 95-й, у меня двое малышей на руках, в рестораны народ к тому времени уже не ходил, я занимался даже частным извозом. Так что пришлось, как всякому артисту, перевоплощаться.

— Вы там даже песни писали — "Ах режим усиленный и глазок в дверях, / Слухи об амнистии ходят в лагерях"...

— "Амнистия"! Это кошмар, конечно. Мне стыдно за этот ролик. И перед кем приходилось петь! А я ведь там был и музыкальным руководителем, и конферансье, говорил со сцены, что "мы вам рассказываем историю нашего руководителя Танича о том, как парнишка невиновный попадает за проволоку, и мы решили дать ему слово на сцене"... С тех пор не могу слушать блатные песни. Услышу хрип из приемника — и сразу вырубаю.

— А вот сами поете мулявинский "Крик птицы" и хрипоты себе подбавляете...

— Эту песню я не могу петь спокойно — это память о моей молодости. 70-71-й год, в Белоруссии все помешаны на "Песнярах", все поют и играют под них, учат их песни... А к нам в городишко "Песняры" однажды заехали на целых три дня! Как участник местной художественной самодеятельности я на все концерты проходил без билета. И мог ли тогда мечтать, что через много лет, когда я окажусь в больнице, меня придет проведать Влад Мисевич, солист первого состава "Песняров"!

— А о том, что в "Школе современной пьесы" пойдет спектакль с вашими песнями на стихи Бродского?

— Это вообще чудо! Михаил Козаков услышал наш с Митяевым диск "Ни страны, ни погоста", нашел меня, попросил фонограммы песен и сделал по ним спектакль "Ниоткуда с любовью". Его любимой песней стал "Мотылек" — помню, сидим у него дома, он закроет глаза и поет: "Лети отсюда, белый мотылек./ Я жизнь тебе оставил. Это почесть"

— Вы, наверное, долго вынашивали этот альбом, у стихов Бродского собственная музыка.

— Ничего я не вынашивал, я Бродского до этого не читал и даже отчества его не знал! Просто однажды Олегу не понравилась песня на мои собственные стихи, и я попросил у него книжку Бродского — ляпнул пришедшую в голову фамилию, просто чтобы не услышать потом критики по текстам. Первыми отметил "На брюхе Дугласа" и "Рождественский романс", остальные мы выбирали с женой вдвоем. Выбрались в основном ранние стихи, они проще размером — я решил делать это именно как обыкновенные песни с припевами, с куплетами, чтоб это было привычно, доступно для таких, каким был я. А песню "Прощай" посвятил Мулявину, аранжировал в его духе, эта музыка во мне с детства.

— А с чего вы в принципе начинаете работу над аранжировкой? Вот приносит вам Митяев песню...

— От нее и отталкиваюсь. Быстрая ли она, медленная, слушаю слова. Если в тексте нет глубоких смыслов, ее можно сделать воздушной, легкомысленной. Могу записывать одну песню в неделю, могу две, потом "на свежее ухо" послушаю и кажется — все не то и не так. Если Олега что-то не устраивает, он вносит свои пожелания, мы спорим. Митяев человек непростой, это только по телевизору он всем улыбается.

— В 2009-м вышел второй уже альбом с вашими песнями на стихи современных русских поэтов.

— Я постоянно ищу хорошие стихи, жду их от знакомых поэтов. Мне хочется, чтоб в текстах, на которые я пишу музыку, с одной стороны, была понятная всем "бытовуха", с другой — чтоб там были смыслы, поэзия, а не просто "любовь-морковь-свекровь". Хочется дать этим смыслам музыку. Я знаю и пою много песен и Визбора, и Окуджавы и до сих пор считаю, да простят меня поклонники авторской песни, что с музыкой там проблемы. На мой взгляд, лучшие песни Окуджавы — это песни на музыку Исаака Шварца.

Андрей Васянин

08.09.2011