Это теперь у Елены Камбуровой свой Театр музыки и поэзии, напротив куполов Новодевичьего монастыря, театр из числа самых талантливых, "штучных" аншлаговых в Москве. А когда-то она приехала в Москву из Киева, где училась в Институте лёгкой промышленности по профессии "обувщик", с лёгким украинским говором, поступала в Щукинское театральное училище, а поступила в итоге, поработав разнорабочей на столичной стройке, тоже в училище, но – Циркового и эстрадного искусства и стала певицей. Тогда же, студенткой, начала выступать перед студенческой же молодёжью.

– Елена Антоновна, как тогда в вашей жизни возникло цирковое?

– Я всегда мечтала о цирке, любила цирк, он у меня был связан со смелостью, радостью, блеском, храбростью, с укрощением разных хищников. Легкомысленная была. Такой и осталась.

– Вас поначалу считали камерной, "молодёжной" певицей. А сейчас – какова ваша публика?

– С давних пор существовал образ некоего идеального зрителя. Услышать меня сможет, так мне кажется, человек близкий по складу души, настроенный на ту же "волну" в жизни, что и я, даже по характеру, быть может, на меня похожий. Это человек интеллигентный, привыкший читать определённые книги, слушать определённую музыку, умеющий чувствовать и не являющийся ни в коей мере снобом. А главное – для того, чтобы тебя услышали и расслышали, нужно просто выходить к людям с тем, что самой безумно интересно, что ты сама любишь в песнях и в их авторах, и с огромным желанием этой любовью поделиться. Иное дело, когда артист выходит подобно лектору, чтобы учить воспитывать, спорить. А мои песни – они же все нежные, беззащитные, чистые. Как с ними можно спорить, ими "воспитывать"? Недавно я пришла на наш спектакль "Капли датского короля", смотрела сверху, с балкона, в зал на лица зрителей, и с радостью почувствовала, что наш театр – это театр добрых, хороших людей с прекрасным выражением лиц! Люди, мне кажется, приходят к нам, как в дом, да и всё у нас тому способствует – небольшое пространство, залы, всё уютное, домашнее. Мы даже в шутку называем себя "музыкальным филиалом Театра Петра Фоменко", с которым очень дружим, ходим друг к другу в гости, на спектакли. И ученик Петра Наумовича, теперь известный Ваня Поповски, ставит у нас спектакли.

– Ваш театр действительно камерный, уютный. Даже в фойе интерьер, как в домашней гостиной: открытые, без стекол, полки с книгами, забавными статуэтками, картинами и старыми фото на стенах... Такой островок посреди агрессивно-пошлой дешёвки, царящей в масс-культуре, эстраде, на ТВ...

– И у меня есть именно этот образ – островка! Но мне хотелось бы, мечтаю, чтобы он постепенно стал островом, полуостровом и, в конце концов, повлиял бы и на материк. Понимаю, что это лишь мечта.

– Вы постоянно гастролируете с концертами за рубежом. Чаще – в Америке, Канаде. Значит, и там потребность в вашем глубоком, серьёзном и в то же время сердечном и умном искусстве?

– Безусловно, и если когда-то там на моих выступлениях были и случайные люди, пришедшие после рекламы, то теперь я чувствую "свою" аудиторию. Залы по 500, 900, 1200 человек бывают, так что это уже не "камерное" пение. Много доводится ездить и по России, и это радость. Вот собираемся на Дальний Восток, уже не впервые. Жаль, конечно, что отлаженная система гастролей столичных артистов по стране разладилась. Раньше это было нормой, обычным явлением. Ездили по городам и весям – и звёзды, и начинающие, и это было замечательным явлением из того прошлого, что вспоминаешь об этом только с добром.

– Но ведь и проблемы у нас были в том самом прошлом?

– Да всё было. Но я никогда не скажу, что всё было ужасно. Я начинала петь для замечательной молодёжи, которая интересовалась книгами, музыкой, ходила на поэтические вечера, на концерты авторской, бардовской песни. Но были, разумеется, и проблемы, серьёзные, хотя порой доходившие до анекдотизма. Мне, скажем, приписывали антисоветчину. Даже в песне "Маленький принц" с музыкой Таривердиева, которую пели все, усмотрели это "анти". "Кто тебя выдумал, звёздная страна?", "Где же вы, где же вы, счастья острова"? Как это можно спрашивать, живя в такой замечательной стране, как СССР? Запрещали целые мои сольные программы даже "Орлёнка" и "Гренаду" в моём исполнении! Понятно, что я пела эти "героико-революционные" песни совсем по иному – про мальчишку, которому так не хочется умирать в 16 лет, про то, как "отряд не заметил потери бойца"...

– А что-нибудь простенькое, "массовое" петь приходилось?

– Конечно, приходилось. Пела и настоящую, великую поэзию, и что-то вроде "Я тебя полюбила с той поры, как ты в нашем посёлке"! Но даже в подобных песенках была доброта, наивность, они были милые, бесхитростные, очень мелодичные, с нормальной человеческой интонацией, без пошлого кривляния, агрессии. Тогда и мы иронизировали над этими песнями. Но если бы знать, к чему придёт потом наша эстрада... В новогоднюю ночь я, собираясь наутро улетать в Голландию, "развлекала", точнее, мучила себя тем, что смотрела праздничные программы по телевизору. Сначала со звуком, потом не выдержала – выключила и смотрела "картинку". Пришла в ужас! Да, были исключения, но 99 % – это же просто вырождение! Но если бы не было у нашей эстрады такой культуры прошлого, таких артистов, вокалистов, музыкантов, таких традиций – тогда ещё можно было бы объяснить: ну, не из чего вырасти, не на чем. Но, когда у нас такие мощные культурные корни, как всё это возможно? Такое ощущение, что эти молодые ребята ничего не слушали, не умеют слышать, не желают ничего знать, учиться. Зато вероятно, прекрасно умеют считать. Но я оптимистка. Иначе не занималась бы столько лет тем, чем занимаюсь, и вот этим нашим театром, где в спектаклях заняты в основном, кстати, молодые и очень одарённые артисты, прекрасно образованные, чувствующие настоящую музыку и поэтическое слово.

– А чем бы вы ещё могли в жизни заниматься?

– Цветоводством. Прекрасная профессия! У меня дома цветы заполонили уже половину площади. Ещё читала бы. На это любимейшее из занятий, чтение, вечно остаётся так мало времени. Бывала бы чаще в Коломне, где замечательный Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь, настоятельница его матушка Ксения и сестры. Книги и добрые впечатления от встреч, общения с людьми помогают мне в жизни.

– Один из ваших спектаклей – "Антигона" Софокла. Сказываются Ваши греческие корни?

– Да, у меня греческая кровь и по маминой, и по папиной линии. Родители жили в соседних греческих деревнях, это в Приазовье, в районе Мариуполя. У отца в деревне даже изъяснялись на "настоящем" греческом, эллинском языке, сейчас он очень изменился. Дома говорили только по-гречески. И я мечтаю изучить по-настоящему и язык, и историю греков, она драматична, уникальна. А пока – бываю в Греции с выступлениями. Знаю и люблю её певческую культуру, прекрасных исполнителей. Но "своим" городом чувствую Москву, правда, это произошло не сразу, а уже когда я, работая на стройке, занималась в студии художественного слова, готовясь поступить в училище.

– Вы долгие годы существовали с вашим театром без помещения. Приходилось, конечно, пробивать, доказывать, быть и коммерсантом, и организатором?

– Ну, уж коммерсант я тот ещё! Вообще я долго ощущала себя таким... пустынником в своём деле. Даже, казалось бы, близкое, авторская песня, это все-таки нечто иное, чем то, о чём мечтала, чем занимаюсь я – соединением театра, музыки, поэзии. Были и конкретные препятствия, ужесточившие с перестройкой нашу жизнь. С 1992-го года наш театр существовал на бумаге, а в это помещение бывшего кинотеатра "Спорт" мы въехали окончательно лишь в 2004-м. Играли в чужих залах, репетировали даже в клубе МВД, нас выгоняли, а с одним уже готовым спектаклем мы оказались буквально на улице, декорации в итоге все растащили, спектакль пропал. Мы были совсем убиты, думали, что то время нас уничтожит, раздавит, и давняя моя идея театра музыки и поэзии погибнет. И вот тогда помог Лужков, он как-то понял нас, вник в наши проблемы, хотя, как я понимаю, я, наверно, не его героиня. Теперь мы, при наличии в городе почти двухсот театров, – единственные в своём роде. Нам помогают и Комитет культуры, и спонсоры. Вообще, само существование сегодня в мегаполисе такого коллектива – это просто чудо, ни в какой другой стране, по-моему, невозможное.

– И при этом чудо, востребованное публикой, а значит, и с коммерцией порядок?

– Я думаю, что в принципе коммерция и искусство несовместимы. Они совместимы только в виде помощи коммерции искусству. Как это и было в России, когда были у нас в стране, в столице, великие меценаты – Третьяковы, Бахрушины, Морозов, Мамонтов. Но для этого необходим определённые уровень в обществе – культуры, гражданского сознания, когда люди состоятельные захотят помогать искусству, интересоваться им, захотят потратить деньги не на очередной особняк с собственным вензелем на воротах, не на чествования себя или празднование именин возлюбленной, а на что-то иное. Мне доводилось бывать на светских вечеринках, пышных празднествах (не петь там – этого я не смогла бы, а в качестве гостьи). И я всякий раз думала, прикидывая мысленно – это же сколько спектаклей можно было бы сделать на такие деньги!.. Но пока, увы, всё "удачно" сходится – на огромные деньги преуспевающих людей их развлекает преуспевающая попса.

Беседовала Марина МУРЗИНА