Слепой музыкант, присутствовавший на концерте Камбуровой, увидел вокруг нее ауру цвета лазури

В Саратовской академопере в рамках Собиновского фестиваля с триумфом прошел концерт народной артистки России Елены Камбуровой. Впрочем, это был не просто концерт, а настоящий театр. В волшебном круге света женщина в черном, чей голос словно вместил в себе звучание скрипки и вечерние, низкие ноты виолончели, не только пела – светло ворожила над залом. Сильный, мощный, завладевающий залом вокал породил шквал эмоций. Камбуровой неоднократно устраивали овацию, кричали "браво" и, конечно, дарили цветы. Много цветов.

После концерта корреспондент "МК" в Саратове" взяла у певицы эксклюзивное интервью.

– Елена Антоновна, в свое время Чехова попросили одним словом прокомментировать состояние общества в России. Он определил его достаточно жестко – пошлость. Как бы вы ответили на тот же вопрос?

– Так же. Но если во времена Чехова существовали, пожалуй, только отдельные очаги пошлости, то сейчас она заполоняет все и вся. Она увеличивается. Ее много. И особенно страшно становится оттого, что пошлость уже перестали считать таковой. Скорее, то, что не является ею, уже воспринимается странным, а иногда и с осуждением.

– Насколько трудно противостоять пошлости человеку искусства?

– Очень трудно. Потому что если раньше была власть идеологической цензуры, то сегодня работает цензура денег. В период идеологических запретов художник все равно мог прорваться к своему зрителю, слушателю. Не здесь, так там. Не в этом городе, так в другом. А сейчас, если у исполнителя нет денег на так называемую раскрутку, то он обречен на неизвестность. Золотой телец – самый беспросветный вид цензуры.

Страшит и то, что постепенно и непоправимо разрушается шкала ценностей. Надо быть личностью с устоявшейся системой координат, чтобы белое отличить от черного, но и от серого, притворяющегося белым. Ну а для того, чтобы своим поведением защитить белое, надо являться сильным и цельным человеком. Идет изощренное, массированное ошельмовывание умов. Молодой, неискушенный ни в жизни, ни в искусстве человек может запросто угодить в ловушку псевдоценностей.

Многое в нашей сегодняшней жизни развивается словно по закону последних времен. Все, что не имеет материальной ценности, все, из чего нельзя извлечь вещественную выгоду, объявляется бессмысленным, бездарным, неуместным. Даже театральные премии – причем подчас высокого уровня – выдаются по определению не вклада в искусство, а соответствия неким принципам защиты новых ценностей что ли. Вручающие премии и те, кто их получают, нередко исповедуют одни и те же ценности. Так получилось, что театр, который я возглавляю, получил за последнее время несколько престижных наград. В том числе и "Золотую маску". Но поверьте, не по себе становится от мысли, с кем по соседству ты получил эту награду.

– Вам страшно жить в сегодняшнем мире?

– Очень! Потому что люди, не имеющие ничего общего не то что с моралью, часто с элементарной душевной вменяемостью, взяли верх. Стали самопровозглашенной элитой общества. На даче в Подмосковье у меня есть близкие друзья. Это район, где была дача у Никулина, где живут Караченцовы. Так вот в том районе вознесся среди множества "новорусских" теремов чрезвычайно амбициозного вида дом. Его хозяин запрещает машинам ездить... по дороге мимо своего жилья. Он совсем еще молодой – лет тридцать, не больше. Но в нем уже погублен человек! И таких, как он, космических инвалидов, жестких вычислительных машин, поставивших свое существование на службу финансовой выгоде, огромное количество! Я проходила как-то мимо его дома. В прислуге у него женщина с поразительно тонким, умным, одухотворенным лицом. Ну разве не убийственно, когда люди, являющиеся цветом нации, вынуждены обслуживать тех, кто ничего из себя не представляет, кроме счета в банке?!

– От подобного воздействия негатива надлежит защищаться. Есть ли то, что позволяет вам находить оптимизм?

– Я верю, что подлинное, светлое все равно прорывается в мир, несмотря на все запреты. Совсем недавно в Москве в Большом зале консерватории состоялся замечательный вечер, приуроченный к 90-летию со дня рождения Давида Самойлова. С какими светлыми чувствами выходили после концерта и зрители, и артисты! Зал оказался полон! Это был праздник для души! Сродни явлению благодати. Стало быть, людям нужны концерты, где и музыка, и текст одинаково прекрасны!

– В советские времена саратовский обком партии рекомендовал запретить ваш концерт. Чем вы не угодили тогдашней власти?

– Один известный человек из Саратова сказал, что в моих устах даже строчка "белеет парус одинокий" звучит как призыв к эмиграции. Я... как бы это точнее... всегда была из разряда неблагонадежных. Бога упоминала в своих песнях – разве такое простительно? Конечно, когда концерт запретили, я переживала жутко. Это стало для меня болезненнейшим ударом.

– Кто или что помогли вам пережить тот период?

– Мои зрители. Они поддержали меня. Мои самыми близкими друзьями во всех городах неизменно становились зрители. Те, кто ходят на мои концерты из года в год. Люди одной со мной кожи. В Саратове, по счастью для меня, много таких людей. Им я безмерно благодарна. А потом ведь даже на тогдашнем обкоме партии нашелся человек, который обрел в себе силы протестовать против этого решения. Лев Львович Христиансен – организатор Уральского хора. Когда среди группы обличающих есть хотя бы один человек, идущий против общей воли, это уже вселяет надежду, что не все так плохо.

– Я слушала сейчас концерт и в который раз поражалась вашей невероятной энергии. Поделитесь – откуда вы ее черпаете?

– Любовь сильна и бесстрашна. Она дает много сил. Любовь к искусству сообщает мне и энергию, и возможность работать так, как это представляется мне правильным и нужным. Знаете, еще несколько лет назад меня предостерегали, что, мол, нельзя тратить себя с такой интенсивностью, надо поберечь, относиться к себе бережнее. И что вы думаете, те, кто говорили мне о щадящем режиме, уже давно вышли из работы, а я по-прежнему занимаюсь тем, что люблю. Когда отдаешься тому, что тебе дорого, со всей страстью, силы не уходят, а только прибывают.

– Ваша песенная баллада на стихи Маяковского "Деточка, все мы немножко лошади" исполнена на таком накале чувств, что ощутимо: вы безмерно любите животных. Я не ошиблась?

– Нет, я действительно обожаю всех их. Я не кошатница или собачница, а... животница. У меня сердце заходится от жалости к беззащитной живности всех мастей. В России, к величайшему сожалению, до сих пор не принят закон о защите прав животных. Когда Владимир Владимирович Путин, в тот момент бывший президентом, вручал мне орден Дружбы народов, я воспользовалась ситуацией и завела разговор на эту тему. Но... пока ничего не меняется. Я собирала подписи самых влиятельных людей в защиту этого закона, из своего заработка перечисляю средства на поддержку животных, но все это не решает проблемы в целом. К животным в России относятся беспощадно, а ведь это опасное явление. Высококвалифицированные психологи доказали: если ребенок мучил в отрочестве, детстве живое существо – кошку ли, хомячка ли, то его шансы вырасти человеком с садистскими наклонностями, обращенными, кстати, уже не только против животных, но и против людей, многократно вырастают. Дети... Они ведь рождаются разными. Кто-то приходит в этот мир с чувством любви ко всему живому, а кому-то необходимо это чувство прививать и развивать.

– Мы все приходим из детства, и опыт нежного возраста подчас довлеет над нами всю жизнь. Какой вы были на заре жизни?

– Очень робким ребенком. Девочкой из маленького провинциального городка. Мама работала врачом, папа – инженером. У обоих, кстати, природная музыкальность и очень хорошие голоса. На мою юность, отрочество пришлось, видимо, убеждение, что плакать – это хорошо, что плакать надо много. В детстве вообще все происходит под знаком максимума. Если печаль, то беспредельная! К той мысли, что утешение всегда есть, надо прийти. Надо дорасти до нее.

– А в чем утешение?

– В понимании того, что надлежит хотя бы попытаться научиться жить по календарю вечного времени. Мир всегда был не прост, а то и откровенно жесток. И в нем всегда присутствовало много бед, трагедий, проблем, несовершенств. Но параллельно любому кошмару разворачивается еще и жизнь человеческого духа. Когда музыкант, артист осмысливают жизнь, они не мимикрируют под то, что вокруг них, и не закрывают на это глаза. Они просто выводят на свет другую реальность... И сверхрадостно, что это есть. Хотя подобное всегда очень не просто делать. Ну а если вернуться к вашему вопросу, то в детстве я была чрезвычайно уязвима. Я и до сих пор – поверите – очень во многом робкий и неуверенный в себе человек...

– Это странно слышать от актрисы, берущей зал уже одним появлением на сцене...

– А во мне поразительным образом соединились робость и бесстрашие, отвага. Это парадоксальное сочетание, но оно живет во мне. Я столько лет работаю на сцене и каждый раз, когда выхожу к зрителю, не просто преодолеваю волнение, а испытываю настоящий эмоциональный стресс. Я не могу не волноваться перед каждым концертом.

– Но мне кажется, это примета каждого истинного артиста.

– Да нет. Я дружу со многими истинными артистами, которые выходят на сцену абсолютно спокойными, сдержанными, уверенными в себе. Это, например, Александр Градский и Андрей Макаревич.

– Елена Антоновна, вы поете много песен на стихи Окуджавы. А каким был знаменитый Булат?

– Безупречным! Таких, как он, больше нет! Булат олицетворял собой проповедь и исповедь одновременно. Он не солгал не то что ни единой строчкой – даже интонацией, дыханием. Я школяр в школе Окуджавы. Когда я начала исполнять его песни, вступила в эту школу и до сих пор еще в ней. Я была вхожа в его дом, и у меня была, в сущности, возможность общаться с ним, но мне всегда было невмоготу отрывать время у поэта своими проблемами, чем-то грустным во мне и со мной, что достаточно часто происходило. Я щадила его время. Мне казалось непозволительным отрывать мастера от его поэзии.

Окуджава он... тончайший. Высоцкий гениален, он создал свой стиль, свою манеру пения, свой мир. Но Булат... Он потрясает меня тем хрупким, нежным, переливчатым, что живет, дышит в его песнях. Такого больше ни у кого нет, и не знаю, будет ли когда.

– Вы – мастер поразительного уровня, но есть ли то, что до сих пор составляет загадку для вас?

– Музыка! Музыка, перед которой я стою на коленях. Музыка идет дальше слова, выше слова, таинственнее и непостижимее слова.

– Что вы предпочитаете читать?

– Вот это составляет мою боль! На мое любимейшее занятие часто катастрофически недостает времени. Но в последнее время я открыла для себя жизнеописание святых старцев. Поразительный опыт! Люди прошли удивительный путь: от духовного совершенствования – к ясновидению. Причем поразительно, как они попадали на этот путь, что их вело. Одна из фрейлин Екатерины Второй удалилась от света и стала старицей Ефросиньей. Прожила почти сто лет, уже в глубокой старости лично вырыла колодец с водой, славящейся своими целебными свойствами. Если будете в Подмосковье, загляните в Колюпаново – это ее, матушки Ефросиньи, места.

Она спала на голой земле, окруженная самыми разными животными – курами, барашками, собаками. Она не делила их на чистых и нечистых. Просто радовалась жизни и почитала великой радостью существование любой божьей твари.

А теперь скажите, как случилось, что изнеженная девушка из высшего общества столь радикально изменила жизнь?! Быть приближенной к императрице, к блеску и роскоши тогдашнего двора, и вдруг такой поворот судьбы – в аскетизм, в юродство...

Мы ничего не знаем об окружающем нас мире и в особенности о тонком, невидимом, который много больше мира вещественного, в котором обитаем все мы.

– Как по-вашему, почему нашей стране оказалось отпущено столько страданий, почему в семнадцатом году Бог не спас Россию, ступившую на гибельный путь?

– К тому времени христианская вера оказалась ослаблена. С конца XIX века шло сокрушение канонов православия. И к этому, кстати, приложили руку многие представители интеллигенции, актеры, литераторы. Среди ярчайших представителей Серебряного века можно найти немало тех, кто попирал православие, кто закладывал под него мину замедленного действия. В нашей стране пролито и продолжает проливаться немерено человеческой крови.

– Но Бог ведь прощает самых отъявленных грешников!

– Прощает. Но только при условии покаяния. А его как раз – на государственном, общенациональном уровне – и не было. И что самое печальное, ничто и ныне не предвещает покаяния в свершившихся грехах.

– А у вас получается возлюбить ваших врагов?

– Простить – да, получается, а вот возлюбить нет, я пока еще только стремлюсь к этому. Бог милостив, надо уметь быть благодарным за то, что приходит к тебе в самые жестокие времена. Понимаете, я верю в истину: делай, что должен, и вокруг тебя спасутся.

Беседовала Светлана Микулина