Высшую театральную премию Петербурга "Золотой софит" Татьяна получила за свой дебют в Театре марионеток им.Е. С. Деммени – музыку к спектаклю "Сказки Андерсена". В дальнейшем её композиторский дар развивался по нарастающей. Она приобретает известность не только как человек, пишущий для театра, но и как замечательный исполнитель своих песен. Поэтому, когда в Театре им. Деммени отмечался "Татьянин день" — десятилетний юбилей творческой деятельности композитора, в зале яблоку негде было упасть.

— Татьяна, сейчас вы уже композитор с именем, а что привело вас в театр?

— По образованию я музыковед и должна была бы заниматься музыкальной критикой. Но так случилось, что судьба занесла меня в маленький кукольный театр, где я стала завмузом. Поначалу я пыталась защитить музыку от театра, потому что использовали её ужасающе. Известные классические произведения становились иллюстрацией к действию, так, например, Токката и фуга ре-минор Баха "озвучивала" рычание льва, потому что орган "рычит". А потом ситуация сложилась так, что я написала музыку к спектаклю "Золотой цыплёнок". С тех пор и покатилось. Как композитор я сформировалась, работая с режиссёром Евгением Угрюмовым. У него требования очень серьёзные, ему нужна была, как он говорил, не театральная музыка, а Музыка. С ним мы записали "Сказки Андерсена", "Золушку" и "Сказку о чудо-бабочке Химере и о небесном коне Пегасе" по мифам Древней Греции в переложении Якова Голосовкера. Это был некий полёт с тканями, философско-пластическая притча, построенная целиком на музыке. Параллельно начинались мои концертные выступления. Я писала песни для спектаклей и камерную вокальную музыку на стихи серьезных, "не песенных" поэтов: Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой, Блока, Георгия Иванова. И получилось, что моя жизнь разделилась на два потока. В театре я работаю с режиссерами, пишу музыку, разучиваю её с актерами. Другая часть жизни связана со студией современного искусства "АЗиЯ-плюс". Название звучит красиво, в нем есть словесная игра и много всего намешано. И то, что все мы – Азия, и то, что Аз и Я

— Как вы ощущаете специфику театра кукол?

— Как музыкальную. Театр кукол символичен, кроме того, это пластический вид искусства, и степень образного обобщения здесь близка к музыке. Зрительный ряд для меня очень важен, но не натуралистичный, а, другого слова не придумаешь, театральный. То есть в театре кукол присутствует какая-то иная реальность. Нечто похожее можно обнаружить в рисованной мультипликации, где возникают странные пластические миры. Эти жанры содержат достаточно глубокую философию, особенно, если спектакль преджназначен взрослым.

— А чем вы хотите привлечь детей?

— Начнем с того, что я сама недостаточно выросла. И в каждом взрослом, мне кажется, сидит ребенок. Эта хрупкая, нежная детскость мне дорога. Я все время хочу найти какой-то свет и какие-то веселые моменты. В песнях, которые я пишу для взрослых, звучат великие стихи, где речь идет о любви, жизни и смерти. В театре я переключаюсь на детское, клоунское. Мы говорим о том же самом, но на другом, игровом уровне.

— Что для вас важнее: найти лейттему, музыкальные характеристики персонажей, ритмическую структуру или ещё что-то?

— Каждый раз по-разному. Это может быть, как сейчас говорят, саунд. То есть "атмосферное" звучание, необычность которого может быть главной фишкой. На самом деле все важно. Кроме мелодии и гармонии, тембр и ритм. Сейчас я вовсю использую синтезатор – сама играю, сочиняю, записываю в компьютер. По материальным соображениям в театре сложно, чтобы музыка звучала в живом исполнении, хотя мы стараемся приглашать музыкантов.

— Ваши песни – скорее это баллады – оказывают завораживающее действие. В них ощущается плотность музыкальной фактуры, не только звуковой ее составляющей, но и эмоциональной. То, что вы делаете в песне, я бы назвала театром звука. Расскажите об этом направлении вашей композиторской деятельности.

— Моя песенная история связана с творческим союзом "АЗиЯ". Нас четыре человека – Елена Фролова из Москвы, Николай Якимов и Александр Деревягин (живут в Петербурге) и я. Дать определение тому, что мы делаем трудно. Елена Фролова говорит о поэтической песне. Якимов и Деревягин называют свои музыкальные творения современной камерной песней. Я считаю, что это песня на пересечении музыки, поэзии и театра. Мы попросили друзей дать определение тому, чем мы занимаемся. Кто-то сказал, что это музыкально-поэтическая медитация. Но у нас же разные песни! Одни уходят корнями в поэзию, когда музыки почти нет, и возникает мелодекламация, другие – в театр, третьи – в народную песню. Ограничить песню жанровыми определениями нельзя. В отличие от театра, где я служу и выполняю заказ, песня – глубоко личное, абсолютно свободное дело. Мне кажется, я пытаюсь адекватно передать поэзию. Но все равно я ее "присваиваю".

— Как получилось, что вы обнародовали свои песни, вышли на сцену?

— Я очень люблю Елену Камбурову. Когда я впервые увидела ее на концерте, даже растерялась. Боже мой, куда же мне двигаться, если человек все уже сделал? И она до сих пор – родной, близкий мне человек. Для меня очень ценно, что в ее репертуаре есть мои песни. Вместе с моими друзьями из творческого союза "АЗиЯ" Камбурова как раз и подтолкнула меня к выступлениям на сцене.

— Что вы подразумеваете под "театральностью" в песне?

— Я не хочу сказать, что должны быть маски, куклы, танцы и т.д. Театр может проступать в самой интонации. Когда я пою песни, я не выгляжу так уж театрально. Скорее всего, я – лирик. А есть песни, в которых присутствует дух театра, образ театра. Например, в песне "Астероид Б-612" по мотивам Сент-Экзюпери. Я ее писала так, будто история про турецкого астронома прокручивается перед моим внутренним взором. Музыку я вижу в движении. Я ее проживаю, думая, в каком состоянии должен был находиться поэт, предчувствую стихи и фиксируя их на бумаге. Может быть, потом все получится по-другому, возникнет контрапункт, который позволит уйти от этого состояния. Но это уже другая история. А вообще всю музыку я представляю пластически, с жестами и интонациями. Мне кажется, — это актерский подход. Актеры играют свою музыку на сцене, я играю, сочиняя музыку.

— Расскажите о недавней премьере театра, "Дюймовочке".

— Над "Дюймовочкой" работалось на удивление легко, не было мучительного напряжения, переделок. Над спектаклем колдовали режиссеры Эдуард Гайдай и Анна Завгородняя, а они чувствуют детскую природу очень хорошо. Сама Дюймовочка, я имею в виду куклу, персонаж – ангелочек в кудряшках, но достаточно озорной. Это не чопорная, инфантильная Барби. Я как увидела эту куклу, поняла, что движения у нее будут импульсивные, удивленные. У Дюймовочки есть песенка, которая поется в разных настроениях. Лирическом, мечтательном – "Ой, какая бабочка, хочу, чтоб у меня были крылышки": тогда там есть романтика, тонкость, стремление к полету. Потом настроение резко меняется: Дюймовочка начинает прыгать, проказничать, и совершается прорыв в какую-то другую энергетику. Оба эти состояния присутствуют в песенке.

— Как обновлялся знаменитый "Гулливер в стране лилипутов", получивший "Золотой софит"? Что нового вы в него внесли?

— В "Гулливере" мне пришлось соблюдать стилистику партитуры, написанной в 1920-е годы композитором Дешевовым. Когда мы с Николаем Юрьевичем Боровковым начали работать, он не смог ставить спектакль под старую музыку, надо было писать новую. Некоторые фрагменты, я бы их назвала слегка гротесковыми, из старой музыки остались, но были переаранжированы. В основном это касается истории с лилипутами. Ведь лилипуты, в принципе, как недобрые дети. Часть музыки была написана заново. Для Гулливера я написала раздольно-застольную песню, якобы морскую, в стилистике народной шотландской. Ещё есть выходная ария-танец пленницы из страны Блефуску Кельмины. Она у нас положительный персонаж, абсолютно "розовый" и поет, как оперная дива. Я попыталась представить себе страну Бельфуску: какие там люди, какой они расы и национальности, какой культуры? И пришлось такой странненький лад взять. В музыке у меня сочетание лирического, романтического и ино-странного.

— Чем бы вы хотели отметить следующее десятилетие творческой жизни?

— Я все время надеюсь на творческие взлеты в разных областях. В театре сейчас достаточно тяжелое время. Все напряжены в связи с реформами, хочется, чтобы театральное дело не рухнуло, а, наоборот, поднялось. Надеюсь на это. Еще хочу сказать, что театр меня периодически спасает. Когда в жизни возникают какие-то проблемы, или настигает депрессия, на него переключаешься и раз! – погружаешься в игру. Тогда ты можешь посмотреть на мир глазами детей, доля которых, собственно, и работаешь. И вдруг ощутить, что ты на солнечной стороне жизни.

Беседу вела Марина Баринова