Все мы когда-то жили в одной замечательной стране. И была она самой читающей в мире. По крайней мере, так говорили в родных средствах массовой информации. А мы, жители этой страны верили этим средствам безоговорочно, поскольку не верить этому не было никаких оснований.

Книги печатались миллионными тиражами. И всё равно их не хватало. В 70-е годы начался так называемый книжный бум. Буквально всем гражданам страны захотелось обладать личными библиотеками. Потенциальные читатели ночевали у книжных магазинов накануне предстоящих подписок на собрания сочинений классиков мировой и отечественной литературы.

Отправляясь на день рождения к другу или сослуживцу, стоило лишь захватить в виде подарка какую-нибудь мало-мальски художественную книгу, чтобы повергнуть именинника в состояние радостного замешательства.

В квартирах граждан на мебельных полках рядом с чешским хрусталем и гэдээровским фарфором, будто на парад, стройными рядами стали выставляться литературные произведения, сверкающие золотом своих разноцветных корешков. Зачастую отдельные личные библиотеки так никогда и не тревожились их обладателями из-за опасения помять страницы, ну, разве что в дни генеральных уборок, позволяющих сдуть пыль с книг пылесосом марки "Ракета".

Войдя в квартиру к новому знакомому, большинство гостей сразу же направлялись к книжным шкафам, чтобы отдать должное духовному благосостоянию хозяина жилища. Раздавались сдавленные стоны восхищения с восклицаниями типа "О, Дюма! Стивенсон!", реже "О, Достоевский! Чехов!" и совсем редко "Фадеев или Николай Островский".

Обладатели редких изданий зачислялись в разряд людей неординарных и полезных, а с работниками книжной торговли хотелось дружить всем без исключения. И даже должность скромного библиотекаря была престижной, поскольку последний мог попридержать для вас нужную книгу и даже позволить вынести её из фондов читального зала на одну ночь под простое честное слово. Но все равно библиотечная книга не могла заменить точно такую же, но собственную.

В общем, книга была предметом гордости.

Хаживал я в те годы на так называемые "чёрные" книжные рынки, которые располагались чуть ли не на лесных полянах, вдали от шума городского с его доблестной милицией. Органы правопорядка всё равно наведывались на такие ярмарки, причем исключительно в гражданской одежде, чтобы незаметно подкрасться к торгующей братии и отнять их литературные "излишки". На этих рынках я впервые увидал в свободной продаже и Марину Цветаеву и Бориса Пастернака, и "Мастера и Маргариту" Михаила Булгакова. Правда рыночная стоимость отдельных изданий порой равнялась моему месячному министерскому окладу и многократно превышала пропечатанные на книгах государственные цены.

Правительство нашей самой читающей страны очень гордилось своим населением и постоянно переживало по поводу того, что некоторым ее гражданам приходится испытывать трудности в вопросах пополнения своих личных библиотек. Чтобы как-то упорядочить этот народный порыв, была создана общественная организация с ласкающей слух аббревиатурой "ДОЛК", что дословно означало: "Добровольное общество любителей книги". И сразу же практически всё население страны совершенно добровольно и к тому же с огромным энтузиазмом устремилось в ряды этой организации, стараясь своевременно вносить членские взносы, время от времени получая за это дефицитные книги.

В уставе общества книголюбов была прописана и еще одна замечательная функция. Ему, этому обществу была поручена организация публичных встреч читателей с писателями, или, попросту говоря, концертов. Правда, маститые литераторы не очень-то рвались на сцену из-за своей занятости и особенно из-за предлагаемых им скромных гонораров. Зато писатели ранжиром пониже всячески предлагали новой организации услуги в виде мелодекламации своих стихов, новелл и даже эпиграмм.

Каким-то образом, уж не припомню каким, предложили и мне однажды выступить со своими стихами и песнями в концерте по линии этого общества, правда, не одному, а в купе с одним народным артистом, который читал произведения Маяковского и попутно рассказывал актёрские байки. Проехались мы по нескольким районным центрам родной республики и получили хорошие отзывы в местных многотиражках.

После этого памятного события республиканское руководство общества книголюбов прониклось ко мне некоторым уважением и предложило подготовить сольную песенную программу. И стал я почти штатным выступальщиком от книголюбов.

Был я в те годы человеком молодым и легким на подъем. Собирался в дорогу быстро, и петь мог практически в любом пространстве. Что концертные залы, что красные уголки, что избы-читальни ― все было едино. Пел в микрофоны и без них, и для сотен рабочих в горячем цеху в минуты обеденного отдыха, и для нескольких пенсионеров в маленьком заснеженном доме отдыха, больше похожем на сторожку в зимнем лесу, и даже однажды двум дояркам, оторванным от процесса доения, в какой-то комнатушке 3 на 4 метра при колхозной ферме.

Принимались мои песни всегда доброжелательно, поскольку, как правило, зрители денег за концерт не платили. Все финансовые проблемы улаживались с помощью местных профсоюзов. А посему зрители взирали на нас с гитарой, как на бесплатный подарок к какому-нибудь революционному празднику.

Надо признаться, что те скромные гонорары, которые совершенно не воодушевляли "настоящих литераторов", перечисленные книголюбами на мою сберегательную книжку, сделали меня буквально в одночасье сказочно богатым. Мои частые вояжи по бескрайним просторам самой читающей страны впору было бы занести в книгу рекордов Гиннеса. Подобно доблестному стахановцу, порой за два выходных дня я ухитрялся дать около десятка авторских выступлений в пределах одного взятого районного центра с его прилегающими окрестностями. Мой министерский оклад на фоне песенно-литературных вливаний стал смешным и жалким.

В общем, шагал я тогда по жизни не только с песней, но и с книгами дружил, одна из которых была сберегательной. Как это там, у братьев Вайнеров?

— Сберкнижку — мне! Она мне сердце согреет, когда утром в подвал будем спускаться...

Кстати, Володя Шарапов, произнесший эти бессмертные слова, в лице артиста Конкина также появлялся на книголюбских подмостках, собирая республиканских читателей на встречу с прекрасной литературой.

Пел в Минске свои песни и Владимир Высоцкий в 1979 году во время гастролей театра на Таганке. И тут в роли организаторов концертов выступили книголюбы, за что им самый низкий поклон!

Сегодня я с нежностью и грустью вспоминаю ту книжную вакханалию, которая творилась в самой читающей стране на земле. Каким праздником тогда становилось появление в доме книги любимого писателя! Как мы с друзьями взахлёб обсуждали прочитанное и как радовались возможности поделиться хорошей книгой. Вспоминаю я и те замечательные концерты по линии общества любителей книги, которые дали мне возможность ощутить себя артистом. Да-да, самым, что ни на есть, настоящим.

Было, конечно, много курьёзного и смешного. Но были и потрясающие трогательные встречи со зрителями, которые едва ли возможно позабыть.

Например, однажды в маленьком белорусском городке накануне концерта дуэта Галины и Бориса Вайханских пропал свет. Пропал он надолго, поскольку произошла авария на подстанции. И вконец опечаленные организаторы концерта – местные книголюбы попросили нас не отменять выступления, которое должно было пройти на сцене районного дома культуры, а спеть свои песни при свечах. И мы рискнули выступить без микрофонов в переполненном зале для 500 зрителей. И это было одно из самых наших лучших выступлений.

Вся человеческая жизнь наполнена воспоминаниями. Многое, правда, стирается из памяти. Но те потрясающие ощущения настоящего счастья, которые когда-то в юности были подарены нам сценическими подмостками от общества книголюбов и поныне согревают наши сердца.

Что же касается того "несметного богатства", которое когда-то хранилось на моей "самой читаемой" книжке, то оно к счастью не успело сгореть в пламени революционных финансовых потрясений, поскольку было потрачено на книги.

Кстати, храню я и ту самую свою сберегательную книжку, на которой вот уже двадцать лет лежат полтора советских рубля...

Я честным был читателем,

Хотя порой грешил.

И в кассе сберегательной

Я с книжкою дружил.